Гроzа - Наталья Андреева (2019)

Степан Прокофьевич Дикой не любил свой дом. Хотя дом был по калиновским меркам хорош. Ох, как хорош! И снаружи дворец, и внутри – царские палаты, не меньше. Потолки натяжные, французские, обои немецкие, мебель выписана из Италии, стекло – из Венеции, знаменитое, муранское. Из такого же стекла сверкающая люстра свисала с французского потолка в огромной гостиной.

Единственное, в чем здесь поучаствовал Калинов, – это кирпич. И блоки, которые пошли на фундамент, тоже были сделаны на калиновском заводе. Но поскольку кирпича на дом пошло много, и не меньше на забор, окружающий по всему периметру огромный участок, то, приходя домой Дикой невольно морщился. Куда ни глянь, повсюду был Калинов, никак не Италия и не Швейцария. Больше всего Степана Прокофьевича злило, что дом Ваньки Кудряша, который Дикой называл дешевкой, добавляя любимый эпитет «сраный», Калиновом совсем не вонял. Хотя сам Кудряш был плебей, выскочка.

Но в его доме бывать почему-то было приятно. А в свою калитку Степан Прокофьевич заходил всегда в скверном настроении. Вот и сегодня Дикой вошел в дом и буркнул:

– Сонька, на стол чего-нибудь собери. Ужинать буду.

– Водки нет, – сказала на это жена.

– Как это нет? – удивился Дикой. – Водка в Калинове закончиться не может в принципе. Утром в холодильнике початая бутылка стояла, куда ж она подевалась?

– Я ее вылила, – отрезала жена.

– Так… – Дикой нахмурился. – Это мне таким позорным образом отказывают в праве на отдых после труда?

– Да уж! Уработался! Вон – пива уже насосался!

– Ты как со мной разговариваешь?! – взвился Степан Прокофьевич. – Я мэр!

– Мэр! Х…р! Был бы ты мэром без моего дяди – губернатора! А будешь на меня орать – я тете позвоню. Водки нет.

– Да звони ты хоть президенту!

– Чего орете? – на кухню забежала старшая, Верка. – Мам, я есть хочу.

– А ты уроки сделала? – сунулся было Дикой.

– Мам, он че, опять пива насосался? Лето на дворе! Каникулы!

– Ма-алчать!

Верка, не обращая на отца внимания, уже отрезала кусок батона и щедро намазывала его поверх сливочного масла икрой.

– Ты глянь, жена, как дочура икру-то уписывает, – ринулся Дикой качать права. – А кто на эту икру зарабатывает?

– Пельмени будешь? – миролюбиво спросила Софья.

– Какие пельмени без водки?

– И какое без водки пиво? Нет, Степан, я забочусь о твоем же здоровье.

– Так ведь жарко!

– Есть лимонад, квас. Вода в кране.

Верка хмыкнула и впилась зубами в бутерброд. Все женщины в доме Дикого, кроме бабки Анфисы, были как на подбор: румяные, пышные, грудастые, их телеса пищали под руками, словно подошедшее дрожжевое тесто, которое мнут перед тем, как начать лепить пироги. Дикой любил щипать своих девок за бока и прочие особо выдающиеся места. Хороши были девки, хотя в какой-нибудь Москве их назвали бы толстыми.

– Борька где? – спросил Дикой, тоскливо глядя на обильно политые домашней сметаной пельмени в своей тарелке. Издеваются здесь над ним, что ли? Как такую красоту употреблять без водки?!

– Должно быть, как обычно, с Кудряшом, – пожала плечами жена.

– И чего Борис к нему прилип? Понятно же, что Кудряш мой авторитет повсюду подрывает! И племянника моего Ванька неспроста обрабатывает.

– Господи, да отстань ты от Бориса! Теперь в Калинове хоть есть на кого посмотреть. А то одни упыри кругом. Морды красные, толстые, волосенки жиденькие.

Дикой невольно покосился на дочку. Вся в мать: поросячьи глазки, утиный нос, мясистый подбородок. И Степан Прокофьевич невольно вздохнул:

– А где еще две пампушки? Некомплект. Дочки где, говорю? Книжки читают по школьной программе или в инете залипли? Хватит им уже чипсы трескать! По всему дому крошки! И попы у обеих как подушки!

– На себя посмотри, – фыркнула жена. – Тоже мне, кипарис! У тебя живот как подушка диванная!

– Мне замуж не выходить.