Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

На «Мартине Альваресе» взвыл ревун, и этот тоскливый вой, разрывая пелену тумана, прощался, предупреждал и грозил. Вот наконец отвалили и развернулись, содрогание машин сделалось явственнее и ощутимее, винты вспенили черную воду, и красный огонь по левому борту стал быстро удаляться, пока на виду не остались только расплывчатые нимбы над сигнальными фонарями: красный – топовый, белый – кормовой. Покуда миноносец, как призрак, истаивал в туманной тьме, моряки с «Маунт-Касл» ушли с бака, а их товарищи, стоявшие на молу, медленно двинулись на свое судно.

– Теперь наш черед, – раздался голос, принадлежавший, по всей видимости, боцману Негусу.

Тогда и Фалько направился в город. Проходя мимо сухогруза, он заметил, что Кирос по-прежнему стоит на мостике спиной к молу и всматривается в темную даль, уже поглотившую миноносец, и что моряки, поднимаясь по трапу, снизу вверх взирают на своего капитана с молчаливым почтением.

«Отважные люди… – вспомнилось Фалько. – Смотрят на меня как на бога».

16. Последняя карта – у смерти

Войдя, Фалько убедился: Пакито Паук выполнил все, что было велено, на «отлично». Тот сидел у кровати, к которой была привязана Ева, с одеялом на плечах, пистолетом под рукой и кофейником на столике рядом. Читал древний номер «Мари Клэр», время от времени сонно поглядывая на пленницу, лежавшую на боку, – руки у нее были, как и раньше, скручены за спиной, белокурые грязные пряди облепили половину лица.

– Как она вела себя? – спросил Фалько.

– Идеально. Ты, наверно, хорошо ей врезал – не пошевелилась ни разу и рта не открывала.

Фалько показал на кофейник:

– И ее угощал?

– Ее? Я бы ее ножом по горлу угостил, да ты не разрешаешь…

Фалько рассмеялся:

– Сварливый ты, как бабка старая.

– Ладно, я бабка сварливая, а вот ты – безответственная, хоть и хорошенькая личность. Втравил меня и чуть не угробил, как бедного Кассема.

Фалько дотронулся до повязки у Пакито на груди. Следов крови не было ни там, ни на плече – хороший знак. Малокалиберная пуля не затронула крупные сосуды, и рана быстро перестала кровоточить. Повезло Пауку, ничего не скажешь.

– Очень болит?

– Не очень. Твоя подруга Мойра вколола мне какой-то дряни.

– Поди поспи. Я позову, если понадобишься.

Паук вздохнул, осторожно выбираясь из кресла. Взял свой пистолет и поднялся на ноги.

– Давно пора дать мне роздых. Караулить большевистских сучек – не мое это… – Он взглянул на Еву со смесью злости и любопытства. – Что намерен с ней делать?

– Заберу с собой.

Пакито вздернул выщипанные бровки:

– Куда?

– Потом скажу.

Лягушачьи глаза стали еще подозрительней и зашныряли по лицу Фалько:

– Ты уверен, что справишься один?

– Уверен.

– Слушай, котик, я опасаюсь за тебя… ты любишь рисковать, но эта тварь очень опасна. Поосторожней с ней.

– Не беспокойся.

– Не лучше ли ее того… А?

– Ответ отрицательный.

– Не торопись, поразмысли. Она отдаст жизнь за правое дело, а мы избавимся от докуки.

– Иди-иди, – Фалько успокоил его улыбкой. – Поспи немного.

Паук наконец удалился, продолжая сомневаться. А Фалько подошел к кровати. Сквозь спутанные светлые пряди глаза Евы Неретвы смотрели на него пристально и яростно. Когда Фалько отвел волосы с ее лица, она резко дернула головой. От нее кисло несло грязью, по́том и мочой – на брюках в промежности и по ляжкам расплылось влажное пятно. На скулах, на лбу, на подбородке лиловели кровоподтеки. Лицо покрыто коркой засохшей крови, левый глаз полузакрыт и обезображен синеватой опухолью. Хороша, короче говоря, на загляденье.

– Миноносец только что вышел из гавани, – сообщил Фалько. – Через три часа снимется и «Маунт-Касл».

Ева молчала, не сводя с него пристального взгляда убийцы. Поначалу она не понимала. Потом моргнула и хрипло простонала, как загнанный зверь.