Кухтеринские бриллианты - Михаил Черненок (2018)

— Или потерю содержимого тайника, — уточнил Голубев. — Кстати, ты его вызвал?

— Скоро должен появиться в этом кабинете.

— Облигации прежде времени не надо ему показывать. Наверняка станет отрекаться. Интересно, где он умудрился на такую сумму их набрать?…

Разговаривая, Антон и Слава с трудом затолкали объемистые тюки облигаций в ящики стола.

— О самоубийстве Марии Степановны новости есть? — спросил Голубев.

— Петя Лимакин говорит, что соседки показывают, будто она давно поговаривала… Вернее, заговорила о смерти сразу, как вторично сошлась с Крохиным. Оказывается, развод ему был нужен, чтобы получить казенную квартиру, продать свой дом и вырученные за него деньги пустить в оборот.

— Вот деляга! Сроду не додумаешься до такого бизнеса… Знаешь, я, например, не удивлюсь, если узнаю, что он и казенную квартиру продал перед тем, как уходить в новенький дом с мезонином.

— Вообще-то, надо проверить.

Послышался осторожный стук в дверь, и в кабинет вошел Крохин. Невнятно поздоровался, присел на указанное место и, опустив голову, стал нервно накручивать на палец цепочку от автомобильного ключа зажигания. Вид его был таким, словно он еще не избавился от долгой изнурительной болезни. Записав в протоколе, как положено, анкетные данные, Антон решил начать разговор неопределенным вопросом, как обычно поступал подполковник Гладышев.

— Видимо, Станислав Яковлевич, догадываетесь, по какому поводу приглашены в уголовный розыск? — спросил он Крохина; надеясь увидеть в ответе, как водится большей частью в подобных случаях, неопределенное пожимание плечами.

Однако Крохин плечами не пожал. Рассматривая перетянутый цепочкой до посинения палец, он вдруг проговорил:

— Сам собирался к вам прийти, но не мог этого сделать из-за плохого здоровья.

Антон молчал, предполагая, что Станислав Яковлевич заговорит о смерти жены, и опять ошибся. Руки Крохина задрожали, цепочка буквально впилась в палец. Он поднял на Антона полные слез глаза и трясущимися губами еле слышно вымолвил:

— Меня обворовали…

— Когда? — стараясь не порвать появившуюся ниточку, очень спокойно спросил Антон.

— В ту ночь, когда… не стало Маруси, у меня исчезли… облигации Государственных займов.

— На какую сумму?

— На миллион… рублей.

Антон сделал удивленное лицо, как будто ни о чем не знал.

— Да! Да! Да!.. — отрывисто закричал Крохин. — Ровно на миллион рублей в деньгах того времени. Это было наследство, оставленное мне отцом. Наследство, на которое я рассчитывал выпутаться из долгов и хотя бы к старости зажить по-человечески. Я устал считать копейки, устал отказывать себе в элементарных жизненных удовольствиях.

— Послушайте!.. — перебил Крохина Антон. — О какой нужде вы говорите? У вас собственный дом, автомашина…

— Что вы меня тычете автомашиной?! — взвинтился Крохин, — Завистники! Мещане!.. Вы знаете, сколько соков эта машина из меня вытянула?… Не знаете, а тычете…

С трудом сдерживаясь, чтобы не нагрубить Крохину, Антон подчеркнуто спокойным голосом сказал:

— Я лично вас не тычу, Станислав Яковлевич, и, тем более, не завидую вам. Упомянул о доме и машине только для того, чтобы напомнить: вы не нищий, чтобы на нужду жаловаться, — голос Антона все-таки дрогнул: — Вы поняли меня, Станислав Яковлевич?!.

Крохин, видимо, и сам пожалел о внезапной вспышке, заговорил виноватым тоном:

— Простите, совсем не хотел оскорбить… Это все нервы подводят… Ежедневно столько насмешек от людей приходится слышать, что невольно сорвешься. Я теперь понимаю, почему Маша наложила на себя руки. Ей было еще труднее, чем мне… — помолчал и снова вспомнил облигации. — Вам трудно понять величину моей потери. Облигации были светлой надеждой — ведь сейчас они начинают погашаться… И вот все рухнуло! Все!!! Не знаю, чем теперь рассчитываться с долгами… Остается один выход: последовать примеру Маши или… под поезд…