Кухтеринские бриллианты - Михаил Черненок (2018)

— Кто это к Глуховым приехал? — спросил Антон.

— Племяш каждый выходной тут ошивается, — дед Матвей повернулся к «Сельмагу». — Да вон, кажись, он чего-то с Иваном на телегу грузит.

Возле магазина уже знакомый Антону и Славе Голубеву путевой мастер с рыжебородым рослым стариком устанавливали на подводу новенький холодильник. Тут же крутился Торчков и невпопад давал советы.

Видимо, заметив у дома Бирюковых гостей, Торчков, по-утиному покачиваясь с боку на бок, направился к ним. Радостно улыбаясь, еще издали заговорил:

— Надыть такому совпадению случиться! Утром в районном центре встречались, а теперича уже в Березовке видимся. Никак сродственников пожаловал проведать, Антон Игнатьич?

— Дербалызнул уже? — не дав Антону ответить, строго спросил Торчкова дед Матвей.

Торчков испуганно закрутил головой.

— Что ты! Что ты, Матвей Василич! Не бери зазря на свою душу грех. С сегодняшнего дня, акромя газировки, никакой бутылочной жидкости не принимаю. Хватит! Покуражился и будя!..

— Поди, от моциклетных денег ни шиша не осталось, ась?

Сморщившись, Торчков щелкнул вставной челюстью, словно хотел проверить, на месте ли она, и небрежно отмахнулся:

— А куды мне деньги?… Гроб имя обклеивать, кады подохну? — он примостился на краешек скамейки и, заискивающе заглядывая Антону в глаза, заговорил: — Деньги, Игнатьич, по моему разумению — одно зло. Кады они есть, и печенку червяк точит, и в голове будто бы трактор «Беларусь» гудит. Другое дело, кады денег нет. Вот щас зашел в «Сельмаг» к Броньке Паутовой, дернул бутылочку газировки за двадцать копеек: в голове — свежесть, и печенка не взбрыкивает. У меня, Игнатьич, натура не та, как у некоторых. Возьми того же Ивана Глухова. В прошлом годе племяшу своему автомашину купил, — Торчков показал заскорузлым пальцем на «Запорожец». — Щас вот только холодильник в подарок опять же ему подбросил. А у самого Глухова в доме?… Чего только нет! Даже зеркальный шихванер имеется. А чего ему в том шихванере держать?… Это ж кулацкие замашки, Игнатьич, — покупать барахло, без которого в хозяйстве очень даже просто обойтись можно.

— Ты, Кумбрык, на Ивана Скорпионыча бочку не кати! — уловив нить разговора, строго оборвал Торчкова дед Матвей. — Скорпионыч — мужик хозяйственный.

— Я, Матвей Василич, не качу, — вильнул в сторону Торчков. — Я к тому рассказ вел, что надо б на полном сурьезе поставить вопрос ребром: откуда заимелись у Скорпионыча деньги, чтобы племяшу автомашину дарить? У меня тоже есть племяш. А могу я ему вот так вот, за эдорово живешь, хотя б лисапед подбросить?… Дудки!

Дед Матвей сердито обронил:

— Пропивать меньше надо. — И, не дав Торчкову открыть рта, продолжил: — Ты, Кумбрык, всех мало-мальски зажиточных людей готов кулаками обозвать. Гайдамачихе и той проходу не даешь.

— А чего это я старой ведьме должен проход давать, если она моему самому породистому гусаку лопатой голову, как маковку, оттяпала, а на корову такой глаз напустила, что та и хвост откинула?! — взвился Торчков.

— Чего?!. Ты ж свою корову гнилой картошкой обкормил.

— Кады я обкармливал? Ктой-то такое оскорбляющее сообщение на меня сделал?

— Ветеринар колхозный на ферме сказывал, чтоб другие до такой глупости не докатились.

— Шибко он понимает, твой ветеринар… — Торчков обиженно замолчал, пощелкал челюстью, словно злящийся филин, и, взглянув на Антона, проговорил, будто извиняясь: — Засиделся, Игнатьич, я с вами. Пойду по хозяйству управляться. Хоть коровы щас у меня и нет, так опять же двух боровков держу. А им тоже есть-пить надо подать.

— Вот мастак сочинять! — глядя ему вслед, громко проговорил дед Матвей. — С малолетства, едри-е-корень, такой удался. Хлебом не корми, только дай об людях дурное побалабонить.

— Правда, что он мотоцикл выиграл? — спросил Антон.