Духовные беседы - Архимандрит Софроний Сахаров (2003)

«Преподобный отче наш, Силуане святый, приими нас, чад своих, и умоли Бога, чтобы мы восприняли учение твое, которое есть учение Самого Бога Духа Святаго».

Потом была долгая пауза: старец собирался внутрь воедино всем своим существом и напряженно искал слово молитвою. Сердце старца, утонченное многолетним плачем и страданиями, как некий чувствительный радар, было способно уловить самые тонкие движения Духа, который «дышит, где хочет» (Ин. 3:8). И как бы войдя в этот поток вечности, он начинал говорить, вдруг преображаясь и раскрываясь в царственном величии своего слова. Говорил он медленно, как бы из сердца. При этом старец держался всегда очень естественно и просто. Не было в нем ничего напыщенного, неистинного, чего-либо напоминающего оракула, произрекающего пророчества. Нет. Просто порыв горячей молитвы к Богу, через его слово, захватывал и присутствующих и возносил их сознание в тот мир, где божественные реальности созерцаются как очевидности.

Сам он как-то признался братии в одной из бесед, когда не было гостей: «Я все время пытался вам объяснить, как рождается слово Божие в сердце человека. Этот процесс не так прост и вместе с тем очень ясен и чист. Каким образом вместо нашего страстного голоса услышать голос Бога нашего в сердце нашем? При всем невыразимо великом задании, стоящем пред нами, наша жизнь все-таки остается очень простою во внешнем проявлении своем. Когда были беседы наши в присутствии гостей, то, хотя мое слово обращается к новопришедшим, я заметил, что странным образом молитва о слове включает их. И включить их — это значит: изменить содержание беседы. Так что когда мы одни, то я свободнее держусь, несмотря на неодинаковые реакции и состояния людей, присутствующих здесь. Однако и в данном случае мы не освобождаемся совсем и не достигаем единства слова, поскольку наша беседа не может касаться одного и того же уровня для всех нас, ибо все мы стоим на разных уровнях». [17]

Велика была жажда старца видеть своих воспитанников обладателями «всей полноты Божией» (см. Кол. 2:9). Поэтому его всегда занимал вопрос: как передать сей внутренний опыт грядущим поколениям, можно ли «воспитать» в других дар слова? Так, особой надеждой его наполняли слова Ветхого Завета, где говорилось о «школах пророков» (см. 1 Цар. 19:20; 4 Цар. 2:3). Он говорил братии: «Нам необходимо всем развиться до того, чтобы слышать безошибочно голос Господа. Этот подвиг требует постоянного, днем и ночью, внутреннего внимания. И так жизнь, простая по внешности, будет постоянным общением с Богом». [18] Он верил, что двери к самым высоким мерам совершенства не закрыты ни для кого — через глубокое покаяние, огонь которого пожирает все нечистое в человеке, через постоянное пребывание умом в Боге Господь по Своей милости может прийти и совершить все Сам.

Слово старца имело особый «вкус». Как и всякое духовное слово, в Боге рожденное, оно обладало все тем же качеством: человек интуитивно распознавал в нем Истину. Его невозможно подделать, подменив истину внешней эрудицией или маской благочестия. Человек слышит голос вечности сердцем, не путем логических доказательств, а через внутреннее свидетельство, не поддающееся никакому анализу. Пройдя умный подвиг — долгий, болезненный и многотрудный, — мыслью старец уже неотступно пребывал в Боге и безвидно созерцал Его величие и мудрость, вливаясь в поток Его вечной воли. Память о Боге освящала всякое его действие и слово, и уже невозможным было для старца не «любить Его всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью» (Мк. 12:33).

Древнее афонское предание заповедует молодым монахам жить мыслью: «Все старцы святы, но мой старец — святее». Нетрудно было держаться этого правила тем, кто был со старцем Софронием. Однако его простота и доступность скрывали от умного взора современников его подлинные измерения, постижение которых постепенно приходит только теперь, когда его нет с нами.