Однажды во Франции - Кэрол Вайер

«Прошло почти два с половиной года с тех пор, как я оставила свою семью, и не было ни одного дня, когда я не думала о них и не задавалась вопросом, как они там без меня. Было так много случаев, когда я почти звонила им, просто чтобы услышать их голоса, но в последнюю минуту трусила и бросала трубку. А на прошлой неделе я позвонила только для того, чтобы узнать, что их номер больше не работает. Они отказались от меня. Этого и следовало ожидать. Я оставила им записку с просьбой не искать меня, и они не искали. Они, наверное, вычеркнули меня из своей жизни. Не знаю, почему я так расстроена из-за этого, в конце концов, это то, чего я добивалась». Затем идет рассказ о встрече с новым человеком и желании рассказать ему правду о себе, и она продолжает писать: «Ты не можешь убежать и ожидать, что тебя простят и примут домой с распростертыми объятиями после двух с половиной лет. Я обманывала себя, думая, что смогу это сделать. Я буду стараться изо всех сил забыть их и просто быть Ханной.»

Я должна сказать ей, что прощаю ее, что мы все прощаем ее и уговариваем вернуться домой, но я не знаю, как с ней связаться. Она узнала мой адрес и отправила мне свой дневник, но я понятия не имею, как с ней связаться. Письмо было отправлено из Парижа.

Льюис покачал головой, нахмурив брови.

— Проверь еще раз свой блог. Должно быть, она оставила тебе комментарий. Она не должна была послать дневник без каких-либо объяснений или контактных данных. В этом нет никакого смысла. Она явно хочет вернуться. Хочешь, я проверю страничку в «Фейсбуке» на случай, не оставила ли она тебе сообщение?

— У тебя есть время?

— Бухгалтеры могут подождать. Это гораздо важнее. Можешь продолжить чтение, пока я ищу. — Он взял свой мобильный телефон и принялся открывать сайты.

— Нет. Я прочту его позже. Я тоже проверю. — Брайони включила ноутбук, стоявший на кухонном столе. Блог открылся сразу же. — Никаких новых комментариев, — пробормотала она.

— И на странице в «Фейсбуке» тоже.

Наступила пауза, когда оба сосредоточились на многочисленных сообщениях — одни давали названия агентств, с которыми Брайони могла связаться, чтобы помочь ей в поисках, другие сочувствовали ей или желали удачи. Она потерла лоб. В стране было так много пропавших людей, некоторые из которых отсутствовали десятилетиями, а некоторые неделями. Сердце разрывалось, когда она читала комментарии тех, кто, как и она, искал своих близких: мать искала свою двенадцатилетнюю дочь, семья искала своего отца, еще один родитель, чей сын исчез, не оставив записки. Все это были душераздирающие истории, написанные в нескольких абзацах, но всех комментаторов объединяло одно — у всех была надежда.

Льюис, просматривая многочисленные комментарии на странице «Фейсбука», поднял голову.

— Ничего, — ответил он.

Брайони ничуть не удивилась. Она решила, что Ханна или кто-то из ее знакомых послал дневник, чтобы помочь Брайони понять, почему Ханна ушла из дома. А сама Ханна либо умерла, либо не хотела возвращаться домой.

Она уже собиралась выключить ноутбук, когда заметила непрочитанный комментарий. Он не был помещен под ее последним постом, как все остальные. Он был написан под общей информацией о Ханне. Ее глаза скользнули по нему, и она ахнула.

— Льюис.

Он повернулся к ней лицом.

Она прочла вслух:

— Мышонок. День рождения. Аэропорт Бирмингема. Вылет из Парижа в два часа дня.

Брайони почувствовала недоверие, прилив любви и безмерное возбуждение.

— Это Ханна, — воскликнула она. — Наконец-то она возвращается домой. Это должно быть от нее.

— Немного загадочно, Брайони, — предупредил Льюис.

— Нет. Это она. Никто другой не мог знать моего прозвища, Мышонок.

Широкая улыбка озарила лицо Льюиса.

— Мышонок?