Красотка - Павел Астахов, Татьяна Устинова (2019)

Этот самый Мурзила прошлой осенью сумел сбежать из клетки и перезимовал в глубокой норе за околицей. Нору то ли сам вырыл, то ли в паре с бродячей собакой, которая тоже с ним там зимовала, а по весне родила трех щенков и куда-то пропала. Мурзила же щенят вырастил, выучил: водил их на мусорку за деревней кормиться, умывал языком, а в начале мая взял и заявился к прежнему хозяину со всем своим выводком.

Василий Петрович при виде этой первомайской демонстрации растрогался и принял блудного кроля обратно. Щенят деревенские разобрали, а Мурзила остался жить у Сизовых уже не в клетке, а на вольном выгуле.

– Надо же – кролик! Мозгов – чайная ложечка, а повел себя, как образцовый родитель! – услышав эту историю, восхитилась я.

– Не то, что мы с тобой, – совершенно несправедливо, на мой взгляд, обобщила Натка.

Мне казалось, что, как мать, моя сестра несравненно хуже меня, и в те выходные я впервые по-белому позавидовала любимому племяннику. Применительно к нему это было новое для меня чувство: обычно Сенькина непростая жизнь давала мне поводы для острой жалости. Ребенок, растущий без отца, с одной лишь мамашей, с легкостью забывающей о родительском долге ради любовных приключений, это точно не самый благополучный человек на свете.

Но у Сизовых я увидела другого Сеньку – счастливого, свободного от недетских страхов и проблем, обладателя настоящих сокровищ. И речь не о чердачном хламе, разумеется. В деревне у Сеньки были свобода, красота и простор, любящие и заботливые старики, кролик этот толстопопый…

– А у меня никогда не было толстопопого кролика, – вслух пожаловалась я.

Совсем забыла, что кое-кто из присутствующих болезненно воспринимает упоминание упитанных грызунов.

– Мне нравятся толстые кролики! – тут же сказал Фома, похоже, страдающий аналогичным провалом в памяти.

А ведь Сашка, наверняка, прогрызла ему мозг за щекастого хомяка…

– Жирного кролика в сметанке потушить – пальчики оближешь! – заявила Натка.

И тут же снискала порицание общественности в лице моей дочери:

– Ты че, теть Наташ, мы ж о Мурзиле говорим, а он очень умный, таких не едят!

– Умных не едят? – Натка фыркнула. – Да умных поедом жрут! Вот хоть мать свою спроси…

– Ну, если и не жрут… то надкусывают, – вздохнула я.

Интуиция мне подсказывала, что понедельник окажется тяжелым, а последующие дни не будут существенно отличаться от него в лучшую сторону.

Так и вышло.

Неделя выдалась неприятной. Не сказать что трудной – бывали дни, когда мне приходилось слушать до десятка дел, и вот это действительно было невыносимо, – а именно неприятной. Плевакин публично пообещал, что процесс будет максимально ускорен, на этой неделе надо было провести собеседования со сторонами и назначить слушания. Я четко следовала графику, но как же это было утомительно!

Так называемые собеседования со сторонами всякий раз превращались в цирк с клоунами. Причем развлекательную программу обеспечивала ответчица, истца представлял невозмутимый и корректный, как английский джентльмен, начальник юридического отдела клиники «Эстет Идеаль» Андрей Андреевич Макаров. Воспитанный, вежливый, несуетливый, с приятной манерой говорить коротко, ясно и по существу, он разительно контрастировал с Сушкиной и ее компанией.

Эти вваливались ко мне, как цыганский табор, и моментально превращали рабочий кабинет в подобие переполненной кибитки. Казалось, пол ходит ходуном, а стены трясутся. У Сушкиной одних только адвокатов было четверо – точно по числу всадников апокалипсиса, и это совпадение не казалось мне случайным. Плюс группа поддержки в лице пары горластых теток, которых с большим трудом удавалось вытолкать из кабинета, плюс сама Элеонора Константиновна – великая драматическая актриса… Не хватало разве что дрессированного медведя с балалайкой-контрабасом.