Куда она ушла - Гейл Форман (2014)

– Ну же, Адам! «Косвенный ущерб» – это твоя пластинка. И это шедевр. Ты должен им гордиться. И я знаю, что события, которые за ним стоят, на которых держится группа, это твоя история. Эта большая перемена, из инди-квартета, построенного на сотрудничестве, в эмоциональный панк, ведомый единственной звездой – это все твое достижение. Ну, ты же один выходил получать «Грэмми» за лучшую песню. Каково это было?

Дерьмово.

– На случай, если забыла, то лучшими новичками стала вся группа. Да и было это больше года назад.

Ванесса кивает.

– Слушай, я не хочу никого принизить или бередить раны. Я лишь пытаюсь понять, отчего такая перемена. В звуке. В текстах. В динамике группы, – она смотрит на меня со значением. – Все указывает на то, что катализатором этих перемен являешься ты.

– Нет никакого катализатора. Мы просто поэкспериментировали со звуком. Такое же постоянно происходит. Например, когда Дилан[3] перешел на электрику. Или Лиз Фэр[4] опопсела. А окружающие всегда неадекватно реагируют, когда что-нибудь перестает соответствовать их ожиданиям.

– Я уверена, что этим дело не ограничивается, – продолжает Ванесса, с такой силой опираясь на стол, что он впивается мне в живот, вынуждая меня толкать его в обратную сторону – в прямом смысле.

– У тебя, очевидно, есть собственная теория, которой правда только мешает.

На короткий миг у нее вспыхивают глаза, отчего у меня создается ощущение, что я ее разозлил, но потом она поднимает руки. Ногти у нее обкусаны.

– Хочешь узнать эту мою теорию? – протяжно говорит Ванесса.

Не особо.

– Выкладывай.

– Я говорила кое с кем из твоей бывшей школы.

У меня замирает все тело, мягкая материя превращается в свинец. Мне приходится собрать все силы, чтобы поднести бокал к губам, делая вид, что пью.

– Я раньше и не знала, что ты учился в одной школе с Мией Холл, – продолжает Ванесса как ни в чем не бывало. – Знаешь такую? Виолончелистка. Она в своих кругах тоже довольно нашумела. Или как там это называется в мире классической музыки. Напиликала?

Бокал у меня в руке потряхивает. Опускать ее приходится при помощи другой руки – чтобы не облиться. «Никто из тех, кто на самом деле знает, что тогда случилось, ничего не скажет, – напоминаю себе я. – А слухи, даже правдивые, они как огонь: перекрыть доступ кислорода, и он потухнет».

– У нас в школе много внимания искусству уделяли. Удачная среда для размножения музыкантов, – поясняю я.

– Ну да, звучит логично, – Ванесса кивает. – Еще я краем уха прослышала, что вы с Мией в старших классах встречались. Странно, что об этом нигде не писали, мне кажется, это достойно упоминания.

У меня перед глазами встает ее образ. Семнадцатилетняя девушка, в темных глазах которой было столько любви, силы, страха, музыки, секса, волшебства и горя. Ее ледяные руки. Мои руки теперь такие же, поскольку я вцепился в бокал, полный воды со льдом.

– Было бы достойно, если было бы правдой, – я стараюсь контролировать голос. Сделав большой глоток воды, я машу официанту, прося еще одно пиво. Это будет уже третье, десерт моего состоящего исключительно из жидкостей обеда.

– Значит, неправда? – Ванесса настроена скептически.

– Это попытки выдать желаемое за действительное. Мы лишь едва знали друг друга по школе.

– Да, никто из тех, кто хорошо знал тебя или ее, этого не подтвердил. Но я нашла фотоальбом, в котором вы просто как сладкая парочка. Вы хорошо друг с другом смотрелись. Хотя там была подпись без имен. Так что, если не знать, как выглядит Мия, можно было бы и не придать ей значения.

За это спасибо Ким Шейн – лучшей подруге Мии, папарацци и царице фотоальбомов. Мы не хотели, чтобы фотка туда попала, но Ким все равно ее влепила, хотя и написала под ней не наши имена, а какую-то глупость.

– Крутышка и Зануда? – напоминает Ванесса. – У вас даже прозвище было.