Все цветы Парижа - Сара Джио (2019)

Я положила ладонь на ее лоб. Прохладный. Слава богу. Вероятно, жар прошел ночью. Держать ее со мной было опасно, да, но я была не в силах отправить ее вниз, раз у нее такая высокая температура. Но мы выжили, и Кози снова бодрая. Это самое главное. Мы вылезли из-под кровати, и я быстро принесла ей воды и дала вчерашний круассан. Она с жадностью принялась за него. А я смотрела на булочку с изюмом, куски которой остались на столе, и думала о записке. Неужели у меня хватит глупости поверить, что Ник в самом деле мог придумать план нашего спасения? Вдруг Люк не вернулся? Вдруг Ник не найдет Эстер? Я ругала себя за то, что не написала в записке ее адрес. Он никогда не был в нашем доме, хотя мы с папой много раз собирались пригласить его на обед. Как он узнает, как ее найти? В Париже и даже по соседству с нами сотни, тысячи женщин с таким именем. Но если Ник и найдет ее, как сможет сиделка Эстер нас спасти? Я вздохнула.

Кози доела выпечку и повернулась ко мне.

– Я готова лететь, мамочка.

– Я знаю, доченька, – улыбнулась я. – Но пока еще рано.

– Люк придет за нами, – уверенно заявила она.

– Да, – согласилась я с ней, а в душе позавидовала ее уверенности. – Да, он придет.

За обедом, поймав на себе взгляд мадам Гюэ, я благодарно улыбнулась.

– Спасибо вам. То, что вы сделали этой ночью… потрясающе…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – оборвала она меня и нахмурилась.

– Извините, – пролепетала я. Нельзя было упоминать о проявленной доброте.

Жестокая война продолжалась. Отсутствие Рейнхарда внесло некоторый покой в нашу жизнь, но не убедило мадам Гюэ помочь нам бежать. Она по-прежнему держала дверь запертой, а со мной обращалась более или менее как с пленницей, которую только терпела, возможно, ради собственной безопасности – Рейнхард мог вернуться в любой момент, и тогда что? Но мне хотелось думать, что где-то за этой ледяной холодностью таилась крошечная искорка доброты, которую я увидела во время болезни дочки. Вот почему я иногда расслаблялась, позволяла утром Кози понежиться в постели или в ванне, когда она играла с пеной и просила меня позволить ей еще чуточку посидеть в теплой воде. Как-то днем, когда мадам Гюэ спала, я даже вышла с дочкой в гостиную. Она трогала обивку софы и проводила пальчиками по кофейному столику так, словно они были редкими экземплярами из археологического музея. После этих долгих месяцев она, покидая пределы убогой спальни, словно переносилась на другую планету или пила чистую, прохладную воду после многодневных странствий по пустыне.

В июне Париж великолепен, и я даже не знала, кто больше страдал от невозможности прогуляться по его улицам, Кози или я.

– Как мне хочется побегать по парку, как раньше, – сказала Кози.

– Ты скоро побегаешь, – заверила я.

– Правда? – спросила я. – Или ты просто так говоришь?

Я тяжело вздохнула.

– Конечно, побегаешь, доченька.

– Тогда почему мы не уходим отсюда? Прямо сейчас? Мы можем заставить эту старую ведьму отдать нам ключи.

– Милая моя, – сказала я, – это не так просто. – Я показала на свой живот. – И не в моем положении.

– Я вот думаю… – Кози поглядела в окно. – Вдруг я проживу тут всю жизнь? В этой комнате.

Я покачала головой:

– Нет, доченька. Не всю жизнь, уверяю тебя.

– Ладно, я вот что решила. – Кози вздохнула. – Я буду всегда скучать без дедушки, и мне, пожалуй, будет грустно, что я никогда не поцелую Ника, – тут она усмехнулась, – но зато я с тобой, мама.

Я стиснула зубы, стараясь сдержать слезы.

– А я зато с тобой, доченька.

– Тогда, я думаю, нам повезло, правда?

Я кивнула, вспомнив малыша из дома напротив, которого когда-то разлучили с его матерью.

Кози прижала к себе медвежонка.