Бывший муж - Ирина Шайлина (2020)

— Ты даже не спросишь, не опасно ли это для Кати?

Не опасно. Я знал. Сам костный мозг брать не будут, материал возьмут из переферийной крови, сначала подготовив Катю. Так ей не придется делать наркоз. Но Даша этого не знала. Я снова сержусь, мне хочется, чтобы за Катю сражались так же, как Яна за нашего сына. Эта маленькая девочка вполне этого заслуживает.

Я смотрел на Дашу и не находил слов. А слова нужны были, какие-то особенные, важные, чтобы донести до жены всю серьезность ситуации, позволить заглянуть в пропасть, в которую мы, судя по всему, летим.

— Ты же хороший, — сказала Даша. — Я знаю. Они не знают, они тебя никогда не ценили. Ты им не нужен.

Зато мне они нужны. Все эти годы четко понимал. И понимал, что не сбежать от этого, пусть и больно резало то, что так легко от меня отказались.

— Подпиши документы, Даша, — попросил я. — А потом будем собирать твои горшки цветочные и коврики. Всему этому не место здесь, ты же понимаешь? Я тебе сегодня найду хороший реабилитационный центр. Будешь заниматься с психологом и проходить все процедуры. А потом мы поговорим. Поняла?

Дашка кивнула и все же подписала. Ставила витиеватую подпись на каждой странице даже не вчитываясь в то, что там написано. Я забрал хрусткие документы и спустился к врачу Даши. Произвел очередную оплату и договорился о выписке. От него получил кипу буклетов с рекламой подходящих нам вариантов. Нет, я не собирался сплавить жену в психушку. Мне кажется, там просто доломали бы ее. Я планировал поставить ее на ноги, надеялся, что ей вернут жажду жизни. Дальше — не загадывал пока.

Только понимал, что все эта ситуация — ловушка. Как капкан, стальные челюсти которого сомкнулись на моей ноге, да так, что не разжать. И четко понимаешь — без потерь не выбраться. Придется резать по живому. Я даже посмотрел на проблемную свою, больнючую ногу, словно воочию представив, как перепиливаю тупым ножом неподатливую плоть.

Я перекатывал ситуацию со всех сторон весь день. Подходил и так и эдак. Потом заставлял себя думать о хорошем — о том, что все документы у врача, что Катю начнут подготавливать к процедуре. А затем вновь возвращался к тому, что настала пиздец, какая жопа.

— Я дома! — сказал я входя.

В качестве компенсации за регулярные опоздания сегодня вернулся на час раньше. Няня ушла, позволив мне сначала принять душ — щедро. Катька не спала и не плакала даже — лежала пузом на своем развивающем коврике и гипнотизировала взглядом погремушку. Погремушка, вот же бестыжая, приближаться сама отказывалась.

— Как день прошел?

Катя сфокусировала взгляд на мне и выдала длинную фразу, целую тираду. Она состояла из свистящих согласных, пропетых гласных, а в конце восклицание — явно сердится. Точно, еще и кулаком стукнула. Серчает Катерина Ярославна.

— Завтра со мной поедешь, — вдруг решился я. — Будем маму твою переселять вместе со всем ее барахлом. Согласна?

Катька агукнула. А я понял — я начал воспринимать ее человеком. Не чем-то маленьким беззащитным, о котором надо заботиться, потому что это обязанность, потому что без заботы она пропадет. Именно — человеком. Со своими эмоциями, привычками, привязанностями. Я понимал, когда она сердится. Например если ее сейчас надолго уложить в люльку, она не примется сразу плакать — сначала ругаться будет. Сердито, почти басом. Потом уже, не дозвавшись, разревется. И она явно Яну больше меня любила, но тут я ее понимал — Яну вообще невозможно не любить.