Страх - Франк Тилье (2016)

И в тот момент, когда он поворачивался в другую сторону, заметил почти белые, лишенные радужки глаза.

Глаза демона.

Внезапно из глубины ямы вынырнула рука, вцепилась ему в волосы и дернула изо всех сил.

Поглощенный темнотой, Жюль заорал.

4

Жюль заорал.

— Да несу, несу, обжора.

Франк Шарко вынул крошечную бутылочку с соской из подогревателя детского питания. Дальше: протереть пластик, проверить температуру, капнув пару капель на внутреннюю сторону запястья. Везде зеленый свет. Он ринулся в гостиную, успев, правда, обернуться на бегу и проверить, выключен ли газ. Он вечно что-нибудь забывал, и это уже начинало действовать ему на нервы. Стерилизовать бутылочки, присыпать попку младенца тальком до крема, а не потом… Или наоборот, это уже вылетело у него из головы. Он мог провести сложнейшее расследование, но при этом застывал столбом перед подгузником и в течение нескольких минут пытался сообразить, какой стороной куда его вкладывать. Разработчики подгузников наверняка не подумали о пятидесятилетних мужиках с пальцами толщиной в сигару, которые должны с этим справиться. Решительно с младенцами все было непросто.

Он вернулся бегом. У новорожденного все происходило как по нотам: он систематически орал около трех, семи и одиннадцати часов. Молодой папа пятидесяти одного года от роду бережно доставал его из колыбели, устраивался в кресле и… Куда же он успел подевать бутылочку?

— Ну, тише, тише.

Ребенок перестал кричать, как только отец взял его на руки. Франка Шарко всегда впечатляла эта способность грудных младенцев общаться и приспосабливаться. Согласно исследованиям, крик новорожденного может достигать громкости отбойного молотка, но это всего лишь достижение эволюции и борьбы за выживание: ведь он должен суметь докричаться до своей матери при любых обстоятельствах. И эти крики мощно разносились по всему дому. Но в целом, несмотря на беспокойство, соседи были рады за Шарко. В квартале рассказывали, как одинокий, помятый жизнью полицейский обрел наконец частицу счастья «с маленькой сослуживицей-северянкой».

Жюль принялся сосать, как оголодавший. Шарко прижал его к своему сердцу, погладил по щечке. Конечно, руки у него шершавые и узловатые, покореженные годами и нанесенными ударами, но полицейский все-таки еще мог чувствовать нежность младенческой кожи.

У него за спиной раздался мелодичный женский голос:

— Сейчас уже двенадцатый час. Ты не думаешь, что на Набережной[1] в конце концов начнут ворчать из-за твоих вечных опозданий? Заметь, сейчас это уже не опоздание, а отсутствие.

* * *

Люси Энебель появилась в легком наряде: всего лишь шорты в горошек и просторная футболка с короткими рукавами. Она прижимала к груди второго ребенка — вторую посылку с сюрпризом, доставленную прекрасным летним днем 14 июня 2012 года.

— Сейчас все спокойно. К тому же я не собираюсь пропустить день рождения наших близняшек, наших точных копий, — сказал Шарко. — Два месяца — такое ведь стоит отметить?

Люси поцеловала мужа в шею. У нее был усталый вид, и она еще не совсем оправилась от родов. Все еще чувствовала тяжесть в ногах, да и грудь оставалась полноватой, что отнюдь не было противно Шарко. По словам врачей, вполне нормальная ситуация. Даже родившись на три недели раньше срока, Жюль и Адриен были довольно тяжеленькими младенцами, этакими мини-Шарко, что для близнецов было скорее редкостью. И за восемь месяцев с небольшим они выкачали из матери все ее ресурсы. Под конец изнуренная Люси сравнивала себя с выброшенным на берег китом и уже только лежала, опасаясь преждевременных родов.

Увенчало эту беременность кесарево сечение на операционном столе.

Вот и делайте после этого ребятишек.

Она заметила в кресле пару наручников.

— Франк… Ты опять за свое?