Танцы марионеток - Елена Михалкова (2009)

Лена собирала вещи, которых оказалось на удивление мало. Странно – она столько лет прожила в этой квартире, но большинство вещей принадлежало ее матери, обжившей это пространство, подогнавшей его под себя. «Как и меня, – подумала Лена Дубровина. – Как и меня».

Две сумки стояли у дверей, и она уже собиралась выходить, когда раздался звук вставляемого ключа.

– Лена?!

Ольга Сергеевна уставилась на сумки.

– Что происходит? Ты куда?

Лена аккуратно обошла ее, положила на сумку сверху теплый свитер, подаренный бабушкой.

– Я уезжаю, – сказала она.

– Куда?

Она нашла в себе силы выпрямиться и посмотреть матери в глаза.

– От тебя, мам. Подальше от тебя.

Ольга Сергеевна изменилась в лице.

– Я не понимаю… – начала она, – почему…

– Потому что я больше не хочу быть твоей марионеткой, – сглотнув, сказала Лена. Каждое слово давалось ей с трудом, его приходилось выталкивать из губ, которые не хотели слушаться, а норовили расползтись и искривиться в рыданиях. – Я тебя очень люблю, но ты больше не будешь мною управлять. Я знаю, что это ты виновата в том, что случилось с Николаем Евсеевичем и с Валентиной Захаровной. И той девушкой с восьмого этажа. Кого ты наняла, чтобы ее сбили?

Ольга Сергеевна отшатнулась от нее, выставила руку в предостерегающем жесте, но теперь слова давались Лене легче, чем раньше, и она продолжала, удивляясь тому, что слез совсем нет:

– А еще ты меня обманула. Я встретилась с Инной Аркадьевной – мы поговорили, и она призналась, что это ты попросила ее сказать, будто ребенок той женщины из ее подъезда, с которой Вася раньше встречался, – его. А это неправда. Это не его ребенок. Я всегда верила тебе больше, чем ему, и в тот раз поверила тоже.

– Леночка, он тебя ужасно обманул! – ахнула Ольга Сергеевна.

Лена начала смеяться. Ужасно обманул. Ужасно.

– Нет, мам, – выговорила она, содрогаясь от смеха, – это ты меня ужасно обманула. Я с тобой стала жить страшной жизнью. Страшной, правда. Мне даже жить расхотелось. Ты у меня отняла самое главное – мою работу, потому что решила, что чем больше я пишу, тем независимее от тебя становлюсь. Это и в самом деле было так, и ты этого не вынесла.

– Да ты бездарность! – вдруг взвизгнула Ольга Сергеевна. – Я тебя поддерживала, как могла! Свинья неблагодарная! Как ты смеешь меня обвинять, если я все делала только для тебя?!

Лена утерла слезы, выступившие от истерического смеха, покачала головой:

– Извини, на меня это больше не действует. Пожалуйста, позволь мне забрать вещи.

Мать прижала руки к губам, лицо ее искривилось, и она заплакала. Крупные капли текли по щекам, скатывались в вырез белой кружевной блузки – казалось, она тает, истекая слезами.

– Девочка моя… – прорыдала Ольга Сергеевна. – Не оставляй меня одну! Я же все, все ради тебя, клянусь! Лишь бы тебе было хорошо! От Вадима твоего ничтожного тебя отвадила, потому что ты бы с ним была несчастна… Сволочь жирную, вруна похабного прогнала… А-а-а! Как же ты не понимаешь, Лена! Что же ты родной матери не веришь!

Лена в ужасе отступила от нее.

– Ты… ты… Господи, да ты чудовище!

– Любая мать ради своего ребенка становится чудовищем!

– Замолчи! Ты не ради меня им стала, а ради себя! Ты хотела, чтобы я никуда от тебя не делась, чтобы у меня своей жизни не было – никакой: ни выдуманной, ни настоящей! Я из-за тебя перестала писать!

Она задохнулась, закашлялась.

– Не пущу! – надсадно выкрикнула Ольга Сергеевна, перестав рыдать. – Никуда не пущу! Вот! Вот! – Она схватила сумку, перевернула и потрясла: вещи, второпях сложенные Леной, посыпались на пол. – Никуда не поедешь! – Вторая сумка разделила судьбу первой. – Запомни, ты ни на что не способна! Ты без меня не справишься, пропадешь, а потом умолять будешь, чтобы мама тебе помогла, вытащила тебя из беды.