Девушка в лабиринте - Донато Карризи (2019)

– Так что, объяснишься ты наконец? – спросил блондин. – Каким боком ты встрял в дела Бруно Дженко?

– Он приходил в Лимб вчера ночью, там мы и познакомились. Он запросил информацию об исчезновении Робина Салливана.

– А ты взял, да и предоставил ее? – Бауэр развел руками, словно не веря. – Ты даже не служишь в том отделе, но идешь навстречу любому, кто подаст запрос?

Бериш вышел из себя:

– Послушайте, парни, давайте начистоту: вы ищете кого-то, на кого возложить вину за ваш прокол?

Блондин хотел ответить, но вмешался Делакруа:

– Никто никого не обвиняет, мы просто хотим понять, как обстояло дело.

Бериш оглядел их, оценивая обстановку, и начал рассказывать:

– Дженко сообщил мне обо всем, что обнаружил: о комиксе, о Банни и о мужчине с родимым пятном на лице… Думаю, он отчаянно хотел выговориться, освободиться от терзавшей его тревоги. – Бериш вспомнил, как резко побледнел частный детектив, как тяжело давался ему рассказ об этой истории. – Так я невольно оказался в курсе расследования.

– И что ты дал ему взамен? – Бауэр никак не мог успокоиться.

– Фотографию, – невозмутимо ответил Бериш. – Дженко хотел знать, как выглядел Робин Салливан ребенком… На снимке, хранящемся в досье Лимба, он запечатлен вместе с другом детства.

– Очень трогательно, – фыркнул белокурый полицейский.

Бериш, не обращая на него внимания, продолжал рассказывать Делакруа:

– Пару часов назад мне позвонила докторша из клиники, сказала, что один их пациент, в тяжелом состоянии, произнес мое имя и она подумала, что я родственник или друг. Когда я приехал, мне сообщили, что первую помощь ему оказал некий Пол Мачински, он же и сопроводил его в больницу. Мне его показали, и я понял, что мы ошиблись, что мальчик с родимым пятном на лице, изображенный на фотографии из Лимба, не Робин Салливан, а следовательно, дантист солгал.

Делакруа пристально вгляделся в коллегу, наверное, пытался понять, всю ли правду тот рассказал.

Бериш отдавал себе отчет, что за ним все еще тянется его дурная слава, ведь долгие годы он был в Управлении изгоем. Может, поэтому и нашел общий язык с Бруно Дженко.

– Вы должны быть благодарны частному детективу, – проговорил он. – Если бы не он, Саманте Андретти грозила бы серьезная опасность.

– Он умер двадцать минут назад, – выпалил Бауэр, развернулся и пошел прочь.

Новость застала Бериша врасплох. Он едва был знаком с этим человеком, но все равно расстроился.

– Он говорил, что, когда все закончится, ему хотелось бы встретиться с Самантой, кажется, за что-то попросить у нее прощения…

Делакруа положил ему руку на плечо:

– Это было бы лишним.

Бериш воззрился на него в изумлении:

– Почему?

– Через полчаса начальник созывает пресс-конференцию.

Что за чертовщина, о чем говорит Делакруа?

– Есть новость, которую мы пока не обнародовали. Она касается именно Саманты Андретти…

41

Она натянула на голову простыню, не хотела, чтобы за ней наблюдали из-за зеркала. И не хотела больше слышать звонки желтого телефона на тумбочке.

Он знает, что я здесь, он идет за мной, хочет захватить меня и отправить обратно в лабиринт. В тюрьму с серыми стенами, без выхода.

«Палаты психиатрических больниц окрашены в серый цвет, а также камеры в тюрьмах особого режима, клетки в зоопарке… – перечислял Грин. – В конечном итоге серый цвет укрощает».

Куда подевался доктор? По меньшей мере час миновал с тех пор, как он вышел из палаты, чтобы замыть пятно от сэндвича на рубашке. Сказал, что скоро вернется, а на самом деле оставил ее одну.

Простыня – это кокон, последняя ее защита.

Вначале это срабатывало, она сразу успокаивалась. Но после в ее убежище что-то вторглось. Вдобавок к привычным больничным звукам вернулось биение сердца на стене.