Переломы - Франк Тилье (2012)

— А живы ли они? А вдруг вы их уже безвозвратно потеряли? Вы думаете, что сильнее меня, у вас еще появится желание сопротивляться. Но скоро вы поймете, что ничего не можете, и, что бы вы ни делали, ваша психика начнет разрушаться. И тогда наружу выйдут все грехи, вся ложь. Вы на них наплевали. Вы прошли мимо, не замечая их. Но наплевать на меня вам не удастся.

— Вы меня с кем-то путаете! Я…

— Я вас путаю? Хотите посмотреть фотографии?

— Какие фотографии, черт возьми?

Вздох.

— Во всяком случае, не бойтесь, пытать вас я не буду. Применение силы, физических пыток — это паршивая методика, она ни к чему не приводит.

— Кто вы такой?

Тень не двигается, голос звучит невероятно спокойно:

— Ограничьтесь повиновением. Тогда вы будете меньше мучиться.

Силуэт удаляется, но свет остается включенным. Прижавшийся к решетке пленник выкрикивает оскорбления. Тогда слева, откуда-то из глубины, раздаются жуткие вопли. Вой, словно доносящийся издалека. Два голоса, потом три, все сразу. Другие люди, заточенные в чреве земли.

Далеко слева Александр различает бледные отсветы. Это другие камеры, которые осветили, так же как и его собственную.

— Кто вы? Ответьте! Ответьте! Чего он хочет от нас?

Крики стихают. Тишина. Жуткая тишина. И ледяной воздух, обжигающий каждый квадратный сантиметр кожи.

О боже, сколько же их тут?

Воспаленные глаза Александра с трудом различают конверт, просунутый сквозь прутья решетки. Он осторожно берет его, возвращается к желобу, садится спиной к входу и вскрывает конверт.

В нем лежат письмо и авторучка.

Александр разворачивает бумагу, он не понимает, отчего дрожат его пальцы — от холода или от страха.

Никогда еще ему не доводилось читать такие ужасные вещи. Это не укладывается в голове.

Этот тип — самый страшный из всех безумцев, когда-либо живших на земле.

Александр кидает ручку об стену.

— Я в жизни не подпишу этого, идиот поганый! Пошел ты в задницу!

26

Среди ночи Люк Грэхем внезапно просыпается в своей запертой спальне.

Он знает. Он знает, где видел больного кататонией.

Зажигая по дороге все лампы, он бросается на второй этаж. От страха, что из-за любой двери может выскочить человек в капюшоне, у него перехватывает дыхание.

Вооружившись крюком, психиатр открывает люк, ведущий на чердак, и тянет за шнур, привязанный к выдвижной лестнице. Она резко вываливается и чуть не разбивает ему голову. Так и не починил. Черт, совсем забыл.

Вооружившись фонарем, Люк карабкается по лестнице, с каждой ступенькой он все больше отдаляется от настоящего и погружается в минувшие годы. Он колеблется, замедляет движения, но не отступает. Под конец он подтягивается на руках и падает на толстый слой стекловаты. Этого небольшого усилия достаточно, чтобы начать задыхаться. Курево, мало упражнений, все вместе. Раньше он три раза в неделю бегал по пляжу.

Раньше…

Под крышей свистит ветер, свет фонаря уместен здесь так же, как в открытом спустя много лет гробу. Судя по всему, скоро пойдет дождь. Люк медленно встает, ноги дрожат, он с трудом удерживает равновесие. Дело не в том, что у него кружится голова… Нет, дело в неустанно преследующих его лицах. И в этом человеке в капюшоне…

Все кажется мертвым. За долгие годы пыль толстым слоем покрыла старую посуду, чемоданы, забитые елочными гирляндами, старыми бесполезными украшениями, которые бережно хранила Анна. Она была как муравей. «Когда-нибудь детям это пригодится…»

Когда-нибудь…

Люк опускает фонарь. Идти по этому чердаку — то же самое, что возвращаться к истокам. Любой может прочесть здесь историю его семьи.

Под ногами то и дело попадаются старые бутылки. После трагедии он пил даже тут, на чердаке. Виски, водка — годилось все. В одной бутылке еще осталось немного джина.