Убивая Еву - Люк Дженнингс (2019)

Легко постукивая каблучками по брусчатке площади Верди в Палермо, Вилланель поднимает взгляд на величественный фасад самого крупного на Сицилии – да и во всей Италии – оперного театра. Листья высоких пальм тихо шелестят на теплом бризе; по бокам широкой главной лестницы стоят бронзовые львы. На Вилланель шелковое платье от Валентино и оперные перчатки до локтя от Фрателли Орсини. Платье – красное, но темного оттенка, почти черное. На плече – вместительная сумочка «Фенди» на тонкой цепочке. Волосы скреплены длинной изогнутой заколкой, а лицо в вечернем свете кажется бледным. Она выглядит эффектно, хоть и не так броско, как толпящиеся в вестибюле светские львицы в «Версаче» и «Дольче Габбана». Премьера в Театро Массимо – всегда событие, к тому же сегодня дают одну из популярнейших опер – «Тоску» Пуччини. А то, что главную партию исполняет местная сопрано Франка Фарфалья, делает это событие обязательным для посещения.

Вилланель покупает программу и проходит из вестибюля в фойе. Оно быстро наполняется. Гул разговоров, приглушенный звон бокалов, аромат дорогих духов. Фигурные светильники окрашивают мраморное убранство стен в мягко-лимонные оттенки. У стойки бара она заказывает минеральную воду – и замечает, что за ней наблюдает худощавый темноволосый человек.

– Могу ли я угостить вас чем-то более… интересным? – спрашивает он, пока Вилланель расплачивается. – Может, бокал шампанского?

Она улыбается. Ему тридцать пять, оценивает она, плюс-минус год или два. Мрачная привлекательность. Серебристо-серая рубашка безукоризненна, легкий пиджак – похоже, «Бриони». Но в его итальянском слышна сицилийская резкость, а во взгляде – нотка угрозы.

– Нет, – отвечает она. – Благодарю.

– Дайте угадаю. Вы явно не итальянка, хоть и говорите по-итальянски. Француженка?

– Вроде того. Длинная история.

– И вам нравятся оперы Пуччини?

– Разумеется, – негромко отвечает она. – Правда, «Богему» я люблю больше.

– Это потому что вы француженка. – Он протягивает руку. – Леолука Мессина.

– Сильвиана Морель.

– Что же привело вас в Палермо, мадемуазель?

Ее подмывает прекратить разговор. Уйти. Но он может не отстать, а это еще хуже.

– Я в гостях у друзей.

– А кто они?

– Боюсь, вы их не знаете.

– Кого я только не знаю! Вы бы удивились. И поверьте, все здесь знают меня.

Вилланель поворачивается вполоборота и позволяет внезапной улыбке озарить свое лицо. Она машет рукой в сторону входа.

– Извините меня, синьор Мессина. Вот и мои друзья.

Не особо убедительно, – ругает она себя на ходу. Что-то не так в этом Леолуке Мессине. Насилие ему не чуждо – давно и определенно, – и это заставляет Вилланель желать, чтобы он забыл ее лицо.

Придет ли Греко? – гадает она, бесцельно пробираясь сквозь толпу и разглядывая проплывающие мимо лица. Одному из местных информаторов Константина удалось тайком подкупить и опросить людей в театре: важные премьеры босс-мафиозо обычно посещает. Он всегда появляется в последний момент и занимает одну и ту же ложу, где сидит один, оставляя охранников в коридоре у двери. Есть ли у него билеты на сегодня – этого, к сожалению, не знает никто. Но его протеже Фарфалья поет главную партию. Так что шансы весьма высоки.

Люди Константина, не поскупившись, забронировали ложу рядом с той, где обычно сидит Греко. Она в первом ярусе, почти вплотную к сцене. Занавес поднимется через десять минут, ложа слева пока пуста, и Вилланель входит в гнездо из красного плюша. Ее ложу нельзя назвать в полном смысле частной. Сидя спереди, в одном из отделанных позолотой кресел у обитого алой тканью на уровне груди барьера, Вилланель видит всю Аудиторию, и всей Аудитории видна она сама. Если перегнуться вперед через барьер, то можно заглянуть в обе соседние ложи. Но когда погаснет свет, ложи превратятся в тайный мир, закрытый от посторонних глаз.