Тёмный ручей - Рэйчел Кейн (2019)

На расстоянии шага на меня обрушивается запах разложения, куда более сильный, чем прежде, и я понимаю, что это такое, прежде чем успеваю разглядеть в тусклом свете.

Тело пролежало здесь долгое время – достаточно долгое, чтобы падальщики вдоволь потрудились над ним, а потом оно наполовину превратилось в скелет. Оставшаяся на трупе кожа – я полагаю, это тот же самый человек, которого мы видели на записи, – стала тонкой и сухой, словно вощеная бумага, и опарыши давно уже оставили труп в покое. Оболочки их коконов валяются вокруг, словно рассыпанный рис.

– Как долго… – Мой голос дрожит, и я умолкаю. Сэм смотрит на меня.

– Сейчас холодно, но, когда его убили, вероятно, было еще тепло. Так что, скорее всего, пара месяцев. – Сэм несколько секунд молчит, склонив голову, потом выпрямляется. – Осмотрись вокруг. Если здесь есть что-нибудь еще…

Стараюсь не обращать внимания на труп, но это сложно. Я постоянно ощущаю его, словно его мертвые пустые глазницы неотрывно следят за мной.

Остальную площадь этой части склада занимает груда старых рабочих столов, в которых не обнаруживается ничего, кроме крысиного помета и стопки покоробившихся от старости квитанций двадцатилетней давности, вероятно не представляющих никакого интереса. Но в дальней части помещения находится офис, и пока Сэм проверяет свою часть склада, я направляюсь туда. В офис ведет металлическая дверь с широкой стеклянной панелью, усиленной проволочной сеткой; стекло покрыто царапинами и трещинами, однако все еще держится в раме. Я дергаю за ручку двери.

Заперто. Однако замок выглядит старым, ровесником самой двери, и несколько сильных пинков заставляют его открыться. Нижняя петля отваливается, и дверь пьяно перекашивается, скребя краем по полу.

Кто-то использовал это место для своих дел. В нем по-прежнему царят запустение и пыль, пауки оплели паутиной каталожные шкафчики у дальней стены, но старомодный стол, стоящий в другом конце офиса – тяжелый и функциональный, какие делали после Второй мировой войны, – выглядит относительно чистым. На грязном полу остались смазанные следы, однако никаких различимых отпечатков подошв.

На одном углу лежит стопка бумаги – простой белой бумаги для ксерокса, без водяных знаков и надписей. Я пробую применить трюк, который вычитала из старых книжек о девочке-сыщике Нэнси Дрю: набираю горстку мелкой пыли, посыпаю ею верхний лист, потом осторожно стряхиваю, чтобы проверить, не удастся ли мне обнаружить какие-нибудь скрытые вдавлины.

Ничего.

Начинаю выдвигать открытые ящики. Вспугиваю нескольких пауков и сама пугаюсь их, однако эти восьминогие хищники – последнее, чего мне пристало бояться сейчас.

В предпоследнем ящике нахожу мужской бумажник – хорошо потертый, изогнутый по форме чьей-то ягодицы от долгого ношения в заднем кармане. Осторожно открываю его. Пауков в нем нет, но в заднем отделении я вижу небольшую пачку банкнот, довольно толстую – минимум две или три сотни. Я не пересчитываю их. Смотрю на водительское удостоверение, вставленное в прозрачное пластиковое окошечко с левой стороны бумажника. Это права, выданные в Луизиане на имя человека по имени Родни Сойер. Я фотографирую мобильником адрес на удостоверении – это в Новом Орлеане. За лицензией обнаруживаются пластиковые прямоугольнички, обычные для современного человека: дебетовые и кредитные карточки, пара карт постоянного покупателя из супермаркетов и сетевых магазинов.

В правой части бумажника хранится фотография пухлой веселой блондинки, обнимающей двух милых малышей. На обратной стороне неуклюжим детским почерком написано: «Папе с любовью от мамы, Кэт и Бенни». У меня перехватывает дыхание от боли в груди. Знает ли эта милая, радостная женщина о том, что он мертв? А быть может, он просто бесследно исчез одним солнечным летним днем? Спрашивают ли у нее дети, когда же папа вернется домой?