Тёмный ручей - Рэйчел Кейн (2019)

Сначала это просто красная стена, сигнал от всего моего тела, что что-то не в порядке, а потом она немного отступает, и я начинаю распознавать отдельные вспышки: правую лодыжку дергает горячими толчками в такт ударам пульса. Левое запястье. Правое колено. Челюсть, хотя я не помню, чтобы по ней попадало, но в настоящей драке такого и не чувствуешь, все превращается в размытое движение. Плечи ужасно ноют.

У меня во рту полоса ткани, затянутая достаточно туго, чтобы втиснуться между зубами.

Кляп. Так вот почему болит челюсть.

Я помню… что я помню? Комната в мотеле. Человек в маске Мэлвина. Шокер. Фургон. Всё кажется далеким и смазанным, но я знаю, что оно настоящее, потому что вызывает у меня ужас. Кошмары не пугают тебя после пробуждения.

Пугают воспоминания.

Я помню, что находилась в фургоне. Прикованная… чем-то. Помню звон цепей. Мы ехали, потом остановились. Фургон поехал вверх по крутому уклону, а потом вокруг стало очень, очень темно, и мы снова начали двигаться.

Помню фонарик, направленный мне в глаза, такой яркий, что было больно, и укол в руку. Я осознаю́ – он что-то мне ввел. Может быть, не один раз, чтобы держать меня усыпленной. Это объясняет ужасный горький вкус во рту – словно отравленный мел. Я так хочу пить, что губы у меня потрескались, горло ужасно саднит. Не могу добыть достаточно слюны, чтобы сглотнуть.

Я нахожусь в темноте, и мне так холодно, что меня бьет судорожная дрожь, несмотря на то что я завернута в одеяло. Я уже не в фургоне.

Я в ящике. Лежу, скорчившись, ноги прижаты к груди, руки скованы за спиной. Вот почему у меня ноют плечи. В голове пульсирует такая боль, что я желаю, чтобы кто-нибудь уже отрубил мне эту голову ко всем чертям и прекратил пытку; полагаю, это последствие снотворных препаратов. Кругом непроглядная тьма, и я не вижу ящик, в котором нахожусь, но когда я царапаю пальцами поверхность у меня за спиной, то нащупываю шершавое дерево. Занозистое. Воздух спертый, но я ощущаю сквозняк, доносящийся с одной стороны. В ящике проделаны отверстия для дыхания, и когда я изворачиваюсь и смотрю в ту сторону, то вижу тусклый свет.

Забавно, сколько душевных сил придает даже такой слабый лучик надежды.

«Ладно, – говорю я себе. – Ты замерзла, ты ранена, но все еще жива. Первая задача: выбраться из этого ящика». Гадаю, не бросили ли меня где-нибудь умирать долгой и мучительной смертью. Но это не в стиле Мэлвина. Если он не может увидеть этого и приложить к этому руку, просто убить меня ему недостаточно. А я знаю, что это его рук дело. Если кто-то и желает видеть меня мертвой, так это мой бывший муж.

Пытаюсь привстать и вытолкнуть изнутри крышку ящика, но в этом тесном пространстве просто не могу развернуться. Пытаюсь упереться ногами в боковые стенки, но ящик слишком мал.

Пробую кричать. Но удается издать лишь отрывистый, приглушенный крик, который не расслышишь даже на расстоянии фута – а вокруг царит рев двигателей и лязг механизмов.

Теперь, когда у меня в голове проясняется, я понимаю, что это ревут не машины. Это самолеты. Я в аэропорту.

Снова начинаю кричать, стараясь, чтобы меня услышали. Пытаюсь раскачивать ящик, но он тяжелый, а мне не хватает места для того, чтобы перемещать свой вес.

Мой локоть ударяется о стенку ящика. От удара в локте словно взрывается крошечный заряд динамита, передаваясь по нервам в мое ноющее плечо, но я ударяю снова, уже сильнее. Может быть, кто-нибудь услышит, как я стучу.

И кто-то слышит. Крышка поднимается, и на меня светят фонариком. Я ничего не вижу за этим светом. Могу лишь глухо кричать, прося о помощи, и пытаться приподняться.

А потом я слышу мужской голос, который говорит:

– Утихомирь ее и держи под препаратами, пока не прибудем на место.

– Это слишком большая доза, – отвечает другой голос. Я не могу узнать ни один из них. – Есть риск, что у нее перестанут работать сердце или легкие. Если мы ее убьем…