Последняя охота - Жан-Кристоф Гранже (2020)

– Тогда слушай. Я родился в Эльзасе, в самой заурядной семье. Страшно занятой отец, слабая здоровьем мать, вечно пребывающая на грани депрессии.

Ивана подумала о родителях в семье Гейерсберг, но тут же отмела это сравнение.

– Они ничего не заметили, когда у моего брата появились проблемы.

– У вас был брат?

– Старше меня на три года. Мы очень дружили, всем делились, а потом он изменился.

Ньеман колебался, не зная, стоит ли продолжать. Шум двигателя, приглушенный закрытыми окнами, внезапно усилился.

– Жан – так его звали – начал разговаривать сам с собой. Ночью, в нашей комнате, он обращался к потолку, бредил. У него была мания преследования.

– Он страдал душевным расстройством?

– Сегодня его шизофрению диагностировали бы сразу, но в то время, в Эльзасе… Жан умел скрывать свое состояние. Один я был в курсе…

Тишина вернулась, как гроза: думаешь, что она ушла, и тут – бац! – удар грома, ближе и сильнее.

– Сначала Жан воспринимал меня как союзника. Объяснял и описывал каждую деталь своего воображаемого мира. Рассказывал, как устраивает ловушки над автомобильным мостом, чтобы камни падали на крыши машин – в знак его могущества. Как ловит по ночам кротов и пьет их кровь, чтобы сделать слух тоньше и чувствовать в темноте колебания воздуха. Я с замиранием сердца слушал, как мой брат плетет паучьи сети, делает петлю на каждом конце и накидывает ее на шейку птенца черного дрозда. Каждое утро он до отвала кормил птичек, смотрел, как они толстеют и проволока постепенно врезается им в горло…

– Вы рассказали родителям?

– Они решили, что я все выдумал: Жан умел вести себя со взрослыми и тщательно скрывал свой призрачный мир.

– А в школе?

– Там бывали странные происшествия, даже несчастные случаи.

Иване казалось, что она соскальзывает по коварному, совершенно гладкому склону, и ей не за что зацепиться, чтобы не упасть вниз, где притаилось нечто ужасное…

– Сколько вам было лет?

– Ему – тринадцать. Мне – десять.

Ньеман не сводил глаз с дороги, но думал, как показалось Иване, совершенно о другом, уж слишком напряжены были державшие руль руки.

– Постепенно Жан начал меня сторониться, перестал доверять, все время грозился что-нибудь сделать. Я понял: брат меня убьет.

Ивана не знала, куда девать глаза: слишком личной была история Ньемана, он как будто решил облегчить наконец душу, исповедаться. Нет, на шефа смотреть она ни за что не будет, не хочет увидеть мертвое лицо с проступившими мышцами, похожими на веревки, которыми могильщики обвязывают гроб.

– Во время каникул в доме бабушки с дедушкой я понял, в чем заключается его план. У стариков был пес по имени Реглис породы кане-корсо. Римские легионеры держали предков этих собак в качестве боевого оружия. Кане-корсо выходили на гладиаторскую арену и бесстрашно сражались со львами, они охраняли шлюх римского дна.

– Миленькая порода…

Шутка слетела с языка сама собой, из-за глупой привычки к сарказму. Нехорошо получилось…

– Жан натаскивал Реглиса на убийство, чтобы избавиться от меня, – продолжил Ньеман. – Пес был как большой плюшевый мишка, привязчивый, ласковый щенок, защитник, но брат ухитрялся пробуждать в нем кровожадные инстинкты. Всякий раз, приезжая к старикам, он брался за дело и в конце концов превратил Реглиса в бойцового пса, у которого имелся один враг – я.

– А что взрослые?

– Бабушка с дедушкой? Они не понимали, что творится с собакой, и посмеивались надо мной, называли трусишкой: «Наш Пьеро боится верного Реглиса!»

– Он нападал на вас?

– Нет. Что-то его сдерживало. До поры до времени. Сила привычки, природная кротость – не знаю, не уверен… Но мне приходилось все время быть настороже. Я чувствовал угрозу повсюду.