Храм - Игорь Акимов (2008)

Боли не было, только ощущалось тепло толчками вытекавшей крови. Рукав ватника закрывал рану, но по положению руки (она лежала не плоско, а немного в наклон) Н понял, что гвоздь пробил артерию ulnaris. Надолго меня не хватит, подумал Н. Это была констатация — без малейшего эмоционального окраса. Мысль была пустой — и потому не способной родить следующую, которая могла бы подтолкнуть к действию.

Ничего нового. Никогда не знаешь, что обнаружишь, перевернув очередную страницу. Я обнаружил чистый лист…

Тело становилось все легче; одновременно из бездонных клеточных глубин поднимался холод. Когда он поднимется к сердцу — я уже этого не почувствую. Уточним: я этого не буду знать, потому что мозг уснет раньше…

Н очнулся оттого, что кто-то тряс его за лицо, а затем (сознание уже почти прояснилось) даже шлепнул по щекам. Открыл глаза. Это был председатель. Он стоял рядом на коленях. Когда их взгляды встретились, председатель опустился на пол и перевел дух.

— Слава Богу!.. Не боись — я тебе не дам пропасть…

Он быстро снял с себя пояс, заголил, как мог, на левой руке Н ватник, но получилось не достаточно высоко. Надо было отпороть рукав.

— У тебя есть нож?

Н еле заметно качнул головой: нет.

Председатель соображал быстро.

— Прижми руку, — сказал он и чуть придавил левую ладонь Н. — Вот так.

Отпустил — и сразу громыхнул выстрел. Именно громыхнул. Звук взлетел под купол, там сфокусировался — и рухнул, многократно усиленным. Но от пола не отскочил, сразу погас.

— Давай заодно и вторую освободим.

Еще один гром.

Председатель бережно поднял обе руки Н, сняв их с обезглавленных гвоздей, и теперь уже без труда выпростал его левую руку. Сноровисто перетянул ее ремнем. Ухватил Н под мышки и усадил, прислонив спиной к штабелю досок.

— Открой глаза. Открой глаза! — Он опять легонько похлестал по щекам, и когда глаза Н открылись — попросил: — Ты только не спи! Думай про Марию, о чем хочешь думай — только не спи!..

Где-то наверху (если судить по звуку — на третьем ярусе строительных лесов) застучали доски. Бежали двое. Вот остановились.

— Эй, мужик! ты чего здесь пальбу устроил?..

Чтобы их увидеть, нужно было поднять голову. Н смог это не сразу. Зато он увидел, как председатель, стоявший на коленях спиной к бандитам, отклонился назад, а когда выпрямился — в его правой руке был ручной пулемет. Председатель держал его за ствол. Еще два неуловимых движения — левая рука перехватила ствол, а правая скользнула к спусковой скобе, — развернулся — и от пояса, не целясь, послал несколько пуль. Пять-шесть, не больше. Теперь Н видел, куда стрелял председатель. Оттуда отвечали вспышки сразу двух автоматов. Пули стучали вокруг — тупо в дерево и звонко в пол. Потом пули перестали стучать, хотя вспышки еще продолжались; один бандит, обмякнув, повис на металлических перилах, потом соскользнул с них и долго-долго падал вниз; второго пули отбросили к стене; он так и остался там сидеть, прислонившись к стойке; он уже не шевелился, а автомат все еще жил, то замолкая, то — как бы спохватившись — напоминая о себе очередными двумя-тремя выстрелами. Наконец и он угомонился.

— Потерпи, дружок. Я сейчас разберусь с остальными — и займусь тобой. Все будет хорошо. Ты только продержись…

Глаза председателя были близко; так близко, что только их Н и видел. Смотреть было легко. Председатель чего-то ждал от него, но что именно — этого Н не мог понять, потому что холод уже сковал мозг. Н чувствовал, что какая-то мысль пытается всплыть на поверхность густеющего желе, и ей бы это удалось, кабы она успела воплотиться в слова. Но она не успела. Время слов ушло. А если не услышал своих слов — откуда мне знать, о чем я думаю?.. — Это была старая шутка, и Н улыбнулся ей, как давнему другу. Последнее, что он успел сделать на этом свете.