Земля матерей - Лорен Бьюкес (2020)

– Это Извергатель, у него вместо головы вулкан, и когда он злится – бум! Вокруг раскаленная жидкая лава и пылающие камни! И у тебя плавится лицо.

– Временами у меня как раз такое ощущение.

– А это Шшшшш. Змея, но с руками, и она может выстреливать из пальцев пауков.

– Каких-то особенных пауков, вроде каракуртов или тех жутких, что обитают у вас в Южной Африке?

– Пауков-волков! И пауков-бабуинов! Это те, что похожи на тарантулов. Шшшшш может стрелять любыми пауками, какими только захочет!

– О, круто, круто. – Джей заметно слабеет.

– А это их заклятый враг Граммофонша, злобная старуха со старым граммофоном вместо головы, которая хочет забрать у монстров всех детей и с помощью машины времени вернуть их в те дни, когда все было черно-белым и даже не было интернета.

– Жутковатое какое-то место. Слушай, мелюзга, я что-то устал. Давай мы продолжим потом.

– Ладно, – сказал Майлс, соскальзывая с койки. Коул затруднилась бы сказать, кто испытал большее облегчение.

– Пошли, – сказала она, обнимая сына за плечо. – Мы придем завтра.

Но после этого раза она приводила Майлса повидаться со своим двоюродным братом лишь дважды. В разговоре с ним звучали разные страшные слова. Аденокарцинома. Шкала Глисона[8]. Обширные метастазы. Дополнительная терапия. Рецидив. Передача другому лицу прав по принятию медицинских решений. И единственная тема, о которой говорили дома. Эвтаназия.

Коул уяснила, что люди чересчур охотно используют слово «невыносимый». Оказывается, на самом деле невыносимо пройти через все это. Джей умер дома, во сне, месяц спустя. Это помог сделать морфий. Если тебе повезло иметь доступ к морфию, если ты был одним из первых.

Говорить было нечего – только то, что невозможно выразить словами. Чувство вины диким зверем металось и рычало в тесноте грудной клетки Коул. Она боялась открыть рот из страха, что вырвутся слова зверя: «Слава богу! Слава богу, что это был твой сын, а не мой!» Сознавая, что Тайле и Эрику хотелось выдать ей горькое: «Как ты смеешь по-прежнему иметь ребенка, живого и здорового?»

Черной дырой может стать все, что угодно, если это сжать с достаточной силой. Именно такой была реакция Тайлы: она провалилась под тяжестью своего горя, поглощая весь свет. Эрик ударился в противоположную крайность, погрузился с головой в работу, чтобы не подпускать боль близко, пытался развеселить девочек, взял на себя стирку, готовку и выполнение уроков. Предложения помощи отнимали у него единственную его опору. Девон старался как мог, но это только прогоняло Эрика в другую комнату, к другой работе.

Коул беспокоило то, как Эрик вдруг случайно замечал Майлса – когда врывался в комнату и заставал его вместе с девочками перед телевизором, все трое прильнули к экрану, как будто интереснее рекламы нет ничего на свете, – и, вздрогнув, уходил. Раз за разом. Майлс также это чувствовал. Он превратился в комок нервов, ронял вещи, спотыкался на лестнице.

– Ну когда мы поедем домой? – непрестанно спрашивал он.

Лучше бы они вернулись домой.

– Мы здесь лишние, – разгоряченным шепотом спорила Коул с Девоном. Были и другие родственники – родители и сестры Эрика, готовые помочь. А Майлсу требовалась стабильность. Ему нужно вернуться домой. Нужно, чтобы папа уделял ему все свое внимание.

И еще Коул боялась, что болезнь заразная. Она не знала, что уже слишком поздно. Они согласились на компромисс. Три месяца работы по контракту в Окленде, чтобы Девон был рядом с Тайлой и Эриком. Но потом заболел Эрик, за ним Девон, а потом самолеты перестали летать. Невозможно себе представить, как сильно может измениться мир за каких-нибудь полгода. Просто невозможно.

5. Коул: Порочные вещи