Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Большевики не стреляются. Однако любопытно. Какой вопрос?

– Вам их было не жалко? Совсем?

Красный шпион удивился:

– Кого?

– Илью Сапожникова восьми лет, Борю Миниха девяти лет, Колю Белецкого девяти лет, Костю Лещенко восьми лет, Петю Милованова одиннадцати лет, Сашу Штейна десяти лет, Сеню Кольцова девяти лет и Корнея Ранц-Засса шести лет?

– Господи, это еще кто такие?

– Мальчики, погибшие в сиротском приюте. Когда ваше подполье попыталось взорвать г-главнокомандующего.

– Это не мы. Зачем нам убивать Тюфяка? Чтоб вместо старого мямли Белую армию возглавил зубастый волк Гай-Гаевский? Мы не идиоты.

– Тогда кто это сделал? Второе п-подполье? То, которое вы сдали Черепову?

Капитан нахмурился.

– Не в свои дела не суйтесь. Я согласился ответить только на один вопрос.

– У меня, с вашего позволения, тоже есть один вопрос, – поклонился акунину Маса. – Если генерал Гай-Гаевский такой опасный враг, почему вы его не убили? Это было очень легко сделать.

– О том же меня всё время спрашивали… неважно кто, – со вздохом ответил Макольцев. – Не смог себя заставить. Старый пьяница мне нравится.

Маса обратился к господину по-японски:

– Это искренний человек. Всё, что он говорит, – правда.

– Сам вижу. Уходим. Оставим ему последнюю минуту, чтобы уползти. Успеет – его счастье.

– Этот успеет, – уверенно сказал Маса и еще раз, на прощанье, поклонился красному самураю.

Они пошли прочь.

Адъютант крикнул вслед:

– Эй, пинкертоны, вы куда?

Но ответа не получил, потому что Маса и Фандорин беседовали.

– Красные и белые, как клан Тайра и клан Минамото. Непримиримые враги, но с обеих сторон есть и черные негодяи, и рыцари, – говорил Маса.

– На войне всегда так. Выбираешь не между Добром и Злом. Только – за какую ты воюешь розу. А если тебя м-мутит от запаха роз, отходишь в сторону.

– Это самое трудное – отойти в сторону, – печально заметил Маса.

И закончил фразу мысленно: «Благородный муж, рожденный для действия, этого не умеет. Не получится и у вас, господин».

Два дела – небольшое и маленькое

– Павлик… Я хочу сказать Макольцев сошел с ума. Другого объяснения нет, – сокрушенно промолвил Гай-Гаевский, дослушав рассказ. – Жаль, что вы его упустили, господин Фандорин. Я бы очень, очень желал посмотреть ему в глаза… Нет, это совершенно невероятно! Я относился к нему… как к сыну. Мы о стольком с ним говорили, бывали вместе под огнем… – Растерянно развел руками. – Мне уже шестой десяток, а получается, что я совершенно не разбираюсь в людях.

– О чем я вам, дядя, неоднократно говорил, – немедленно вставил Скукин.

Эраст Петрович промолчал. Он пока не понял, зачем его пригласили к командующему, да еще настоятельно и срочно. О вчерашних событиях в Чугуеве Скукину было сообщено вчера же (за исключением некоторых деталей, о которых полковнику знать необязательно). Зачем тогда вызвали? Снова излагать ту же историю?

– Дядя, разве не втолковывал я вам, что от Макольцева надо избавиться? Бог знает, сколько неудач на фронте произошло из-за этого шпиона! – продолжал свое Скукин.

– Я думал, Аркадий, ты просто ревнуешь, что я провожу с ним больше времени, чем с тобой, – пытался оправдываться генерал. – Но ты ведь трезвенник и всё время нудишь о делах, а бывает нужно и расслабиться…

– Дорасслаблялись, поздравляю.

Гай-Гаевский упрямо насупился:

– И все-таки я уверен, что Павлик тронулся рассудком.

– Нет, ваше превосходительство, – сказал Фандорин, которому начинало надоедать это родственное препирательство. – Макольцев был красный агент. Попытка подрыва бронепоезда и побег Заенко – несомненно дело рук вашего адъютанта.

– Вы еще забыли покушение на главкома, – добавил Скукин. – Макольцев сообщил подполью расписание визита, и двое красных подпольщиков, пробравшиеся в конвойную полусотню Особого отдела, подложили бомбу.