Варяг - Александр Мазин (2010)

– Я! Я!..– откликнулось сразу несколько голосов.

Судья обратил взгляд к жалобщику-нурману:

– Это так, Свейни?

– Так,– неохотно подтвердил тот.

Лицо смоленского посадника, доселе мрачневшее с каждым сказанным словом все больше и больше, чуточку прояснилось.

– Кто еще хочет сказать, что не сказано? – зычно поинтересовался Мятлик Большое Ухо.

Желающих не нашлось.

– Хочет ли кто, аки сотник Хайнар, объявить вину варяга Серегея и искать правды по воле богов?

Желающих опять не оказалось. Но многие поглядели туда, где лежало на щите тело названного сотника, который уже нашел, что искал.

– Приговор! – провозгласил Мятлик.

Все притихли.

– Властью, данной мне моим господином от князя киевского Игоря,– размеренно проговорил Мятлик Большое Ухо.– Повелеваю!

На площади стало еще тише. Каждый ждал. Все глядели на судью, только Гудым и Духарев глядели на смоленского посадника. Серега – из любопытства, а Гудым – потому что ждал: не возьмет ли Фрелаф обратно отданное Мятлику право суда?

Наверное, того же ждал и Мятлик, поскольку огласил приговор не сразу, а после длинной паузы:

– Повелеваю! Не признавать за сотником Хайнаром право мести, поскольку вина варяга Серегея не показана ни людьми, ни богами.

Нурманы недовольно заворчали, но судья не обращал на них внимания.

– Признать за варягом Серегеем право на убийство Хайнара, искавшего его смерти вопреки Правде, и считать с этого времени Хайнара не сотником и человеком смоленского посадника, а просто человеком Хайнаром. По его собственному волеизъявлению.

Недовольное ворчание перешло в гневный ропот. Мятлик повысил голос.

– Назначить виру князю за человека Хайнара, в одну гривну, которую следует истратить на погребение Хайнара, если у него не отыщется родичей…

Нурманы, окружившие тело человека Хайнара, возмущенно завопили, но на этот раз уже сам посадник смоленский вмешался, гаркнул:

– Тихо!

Ропот смолк, а Мятлик продолжил:

– Доспехи и оружие человека Хайнара следует передать варягу Серегею по праву победителя. Прочее имущество – родичам Хайнара, если таковые объявятся. С них же причитается вира в десять гривен за убийство свободной женщины и головное в восемь гривен мастеру-корабельщику Чутке за убийство его водимой жены. Это все. Что скажете, люди смоленские?

Народ одобрительно завопил. Варяги злорадно поглядывали на хмурых нурманов.

За спиной нурмана-посадника неподвижной стеной стояли дружинники. Серега пытался разглядеть, как отнеслись к приговору они, но шлемы дружинников были сдвинуты по-боевому, а у иных даже кольчужная сетка на лицо опущена. Видеть же сквозь железо Духарев не умел.

Толпа начала рассасываться.

Прошло совсем немного времени, и на площади остались только варяги, нурманы и оружные воины посадника.

Серега чувствовал: все чего-то ждут.

Ждали, что скажет Фрелаф. Суд и Правда – для народа. Для дружины приговор – приказ старшего. Хотя старший, не следующий Правде, очень скоро остается без дружины.

– Ты, ты и ты! – произнес посадник негромко, поочередно указав на Серегея, Устаха и Гудыма.– Идите за мной!

Повернулся и вошел в кремлевские ворота.

– Пойдем? – настороженно спросил Устах.

– Не боись,– успокоил Гудым.– Не тронет. Не захочет Роговолта со Свенельдом под стенами увидеть. А Мятлик-то каков! За сотника Хайнара по Правде виру в восемьдесят гривен надо брать. А за человека Хайнара – как за смерда: сколько судья назначит. И Серегея обелил. Скажи-ка, как брат, ты убил ульфхеднара Виглафа?

– Да,– подтвердил Духарев.

– Кулаком,– добавил Устах.

– То есть Виглаф и впрямь оказался волколюд,– Гудым кивнул.– А признал бы вину, Серегей, если бы Мятлик тебя прямо спросил?

Духарев пожал плечами.

– Может быть.– И поинтересовался: – А почему он, кстати, не спрашивал прямо?