Мы прошли мимо нее на цыпочках. Вуфер впервые в жизни сдержался и не захихикал.

Вилли взял фонарик с кухонного стола, и Донни осторожно открыл дверь в подвал.

Ступеньки заскрипели. С этим ничего было не поделать. Нам оставалось разве что молиться и надеяться на удачу.

Дверь в убежище тоже скрипнула, но не так громко. Мы открыли ее и вошли, ступив босыми ногами на холодный бетонный пол – и там была Мег, такая же, какой мы ее запомнили, как будто и времени прошло всего ничего. Такая же, как мы ее себе рисовали в наших мечтах.

Однако не совсем.

Ее руки побелели и покрылись красными и синими пятнами. И даже в слабом свете фонарика было видно, как она побледнела. Она покрылась гусиной кожей, соски сморщились и затвердели.

Она услышала, что мы вошли, и издала слабый жалобный стон.

– Тихо ты, – прошептал Донни.

Она послушалась.

Мы смотрели на Мег. Как будто стояли перед какой-то святыней – или перед клеткой с экзотическим животным.

А может, и то и другое.

* * *

Порой я думаю, а произошло бы все иначе, не будь она такой хорошенькой, не будь ее тело юным, здоровым, сильным, – то есть будь она уродливой обрюзгшей толстухой. Пожалуй, нет. Пожалуй, все так бы и было. Неотвратимое наказание чужака.

Но более реальной мне кажется мысль о том, что мы делали все это именно потому, что она была красивой и сильной, а мы – нет, и вместе с Рут мы проделывали это с ней. Это был словно приговор за ее красоту, за то, что она значила – и не значила – для всех нас.

* * *

– Зуб даю, ей пить охота, – сказал Вуфер.

Мег энергично закивала. Да. Пожалуйста.

– Чтобы ее напоить, нам нужно кляп вынуть, – сказал Вилли.

– Ну и что? Она же не будет шуметь.

Вуфер шагнул вперед:

– Ты же не будешь шуметь, Мегги? Нельзя будить маму.

Нет. Она замотала головой. Ей явно очень хотелось пить.

– И ты ей веришь? – спросил Вилли.

Донни пожал плечами:

– Если будет шуметь, то вместе с нами нарвется на неприятности. Она ж не дура. Пусть попьет.

– Я принесу, – сказал Вуфер.

Рядом со стиральной машиной была раковина. Вуфер открыл кран, вода потекла, но почти бесшумно. Он проделал все очень тихо – что было совсем на него не похоже.

И вел себя Вуфер предупредительно – еще одна странность.

Вилли развязал платок, как и в прошлый раз, и вынул грязную тряпку изо рта Мег. Она застонала.

Вуфер вернулся со стеклянной банкой из-под варенья, которую он наполнил водой.

– Нашел возле банок с краской, – сказал он. – Почти не воняет.

Донни взял у него банку и поднес к губам Мег. Она пила жадно, довольно урча при этом. Осушила банку в считаные секунды.

– О господи, – сказала она. – Господи. Спасибо.

Странное было чувство. Словно она все нам простила. Как будто она и в самом деле была нам благодарна.

Поразительно. И все это из-за одной баночки воды.

До чего же она была беспомощна.

Я подумал: а интересно, все остальные испытывали то же, что и я – переполняющую, головокружительную потребность прикоснуться к ней? Положить ладони на ее тело. Ощутить – как оно там на самом деле. Грудь, ягодицы, бедра. Рыжеватый кустик промеж ног.

Именно этого нам нельзя было делать.

Кровь бросилась мне в голову. Прилив – отлив. В висках застучало.

– Хочешь еще? – спросил Вуфер.

– А можно? Пожалуйста!

Он побежал к раковине и вернулся с наполненной банкой. Передал ее Донни. Мег осушила и ее.

– Спасибо. Спасибо.

Она облизала губы. Они высохли и местами потрескались.

– Может… может, вы… веревки? Мне очень больно.

Наверняка. Хотя она твердо стояла на полу, веревки над ее головой были туго натянуты.

Вилли посмотрел на Донни.

Потом оба они повернулись ко мне.

На мгновение я растерялся. С какой стати их вдруг озаботило мое мнение? Они словно искали во мне что-то и не были уверены, что найдут.