Основной компонент - Александр Пономарев (2021)

Ровно через полчаса мы сидели в жарко натопленной и насквозь пропахшей лечебными травами избе за крытым белой скатертью столом. Слушали, как шумит самовар, потрескивает в печке огонь и тикают старые ходики. Бабушка напекла блинов, как и обещала. Дядя Петя съел больше всех. Он один схомячил полуметровую стопку желтых маслянистых «солнышек», макая их то в сметану, то в мед, то в варенье, то в рубленые яйца всмятку и шумно запивая все это неисчислимыми кружками чая.

Поужинав с нами, дядя Петя собрался уходить, но перед этим опять потискал в уголке мою невесту. Я стоял в сторонке, улыбаясь, как дурак, а Кристина звонко хохотала в ответ на веселые дядюшкины подколки в мой адрес.

В итоге вмешалась бабушка.

– Отстань ты от молодухи-то, лешой, – огрела она дядю Петю полотенцем по спине. – Вот привязался как банный лист.

– Да будя те, Сановна, кода я с молодками-то еще пообымаюсь? – загудел дядя Петя, но Кристину отпустил.

– Иди вон с Захаровной обнимайся, пень старый!

– Так она же на пензию скоро пойдет! – не унимался дядя Петя, влезая в рукава шубы.

– Тебе в самый раз. Смотри, молодые-то до инфаркту доведут.

– Не доведут, Сановна, не боись. – Дядя Петя нахлобучил шапку на голову, подмигнул Кристине, крикнул мне: – Пока, Саня! – и вышел в темные, холодные сенцы, напевая басом: – Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек испортим мы потом!

– Тьфу ты, олух окаянный, скоро семьдесят будет, а все туда же… портить собрался, – добродушно проворчала бабушка, закрыв за ним обитую черным дерматином дверь.

Она повернулась, вся такая старенькая, в длинной юбке, коричневой вязаной кофте на пуговках, с шалью на пояснице и платком на голове. Морщинки лучиками тянулись от выцветших синих глаз к вискам, добродушное лицо светилось любовью.

– Ну, милые, пойдемте в избу, что ль? Чаво тутова-то торчать.

Бабуля первая пошаркала ботами «прощай, молодость» к занавешенному хэбэшными шторками входу в жилую половину. Мы вошли следом за ней, снова сели за стол. Без дяди Пети дом как будто опустел. Молчание невыносимо затянулось. Надо бы о чем-то поговорить, но я не знал, о чем.

Бабушка провела по скатерти морщинистой рукой, поправила ситцевый платок в мелкий цветочек, вздохнула. Встала со стула. Шаркая, подошла к шкафу со стеклянными дверками, достала с полки несколько книг, сложила стопкой на тумбочке.

В задней стенке шкафа оказалась неприметная дверца. Бабушка сдвинула ее в сторону, просунула в открывшееся отверстие руку, вытащила оттуда перевязанную красной ленточкой плоскую коробку из-под конфет и положила на стол передо мной.

– Это тебе. Моя мама, как только тебя маленького увидела, сразу эту коробку передала с наказом вручить перед твоей свадьбой.

– Что там? – спросил я, глядя на изображенные на коробке летящие над Кремлем старинные самолеты.

Бабушка пожала плечами:

– Не знаю. Мама не сказала, что там лежит, а я сама не заглядывала. – Она повернулась к Кристине: – Пойдем, внученька, я тебе кое-что покажу.

Баба Люба подождала, когда Кристина выберется из-за стола, взяла ее за руку, как маленькую девочку, и отвела в другую комнату, где в сундуке хранилось много старинных вещей. Думаю, час или два им точно будет чем заняться.

Я подвинул коробку ближе к себе, подождал, не решаясь снять крышку, но потом набрал воздуха в грудь и потянул за край ленты. В коробке лежал пожелтевший от времени почтовый конверт с портретом Ленина над полем для индекса и маленькой маркой с советским гербом в верхнем правом углу. Тело почему-то пробила дрожь, кровь молоточками застучала в висках, перед глазами поплыли розовые круги. Я взял конверт. Пальцы защипало, будто я держал в руках не бумагу, а слабо наэлектризованную пластину. Подцепил ногтем уголок клапана с узкой полоской клея на оборотной стороне и вытряхнул на стол сложенный пополам блокнотный листок, из которого выставился фигурный краешек фотокарточки.