Потерянная земля - Алексей Федоров

Она все же поняла, кто перед ней.

— Катя?..

* * *

Вадику пришлось поесть. Он чувствовал, как ему досталось… Тело онемело, одна рука не слушалась, подгибалась при попытках подняться хотя бы на четвереньки. Он судорожным движением бросил себя к трупу и впился зубами в еще теплое мясо.

Он отключил все эмоции. Потом будет время осознать, что же он натворил. А сейчас — нужно выжить.

Наконец, сумел подняться на ноги.

Инга лежала сломанной куклой. Он прикрыл ей глаза, осторожно, хотя уже не мог причинить ей боль даже этой ручищей.

Какой-то раненый заполз в его «Газель», да так и сдох там — видимо, хотел дать деру. Куда отсюда сбежишь?..

Заковылял прочь по дороге, бесцельно, желая лишь найти угол, в который можно заползти и забыться.

Что-то еще горело, разгоняя сырую мглу нестерпимым жаром. Еще чей-то дом. Ночь горящих домов… в широком круге света лежало что-то темное, от полыхающего дома к этой груде тянулась широкая черная полоса. Вадик всмотрелся, направился к непонятному сгустку тьмы.

Чем ближе подходил, тем медленнее двигался — уже пришло узнавание. Мощное тело, похожее на его собственное; покрытое жесткой щетиной. Сложенные крылья, прорвавшие какую-то тряпку, натянутую поверх… Платье.

Покойная завклубом. Не такая уж и покойная.

Тело едва заметно вздрагивало. Вадик нагнулся, превозмогая собственную боль; перевернул ее на спину.

Из груди торчал простой железный крест — чересчур большой для нательного.

Наташка Игнатова сказала бы, что это наследство от ее прабабки. Если бы еще могла говорить.

У существа шла ртом черная маслянистая жидкость, оно уже не дышало. В стекленеющих глазах мелькнуло узнавание, но в следующий момент огромные зрачки, лишенные радужки, закатились.

Эпилог

Он научился жить с этим. Хотя смысла особо и не было… Один, посреди тумана… Выхода из этого мирка он так и не нашел.

Ингу он похоронил рядом с пожарищем. Остальных сожрал.

Даже ту, которую однажды собственноручно опускал в могилу. Больше не выкопается — из могилы еще можно вернуться, из выгребной ямы — нет.

Еды было слишком много — он жрал в запас. Отяжелел, мысли ползли вяло, тело, и так огромное, еще раздалось. Он уже не обращал внимания на то, что тела гниют, что в них уже во всю шевелятся опарыши.

Когда доел, спустился в подпол под их сгоревшим домом, устроился поудобнее на дощатой полке и уснул.

Он не считал время, ему было безразлично. Над туманным одеялом неслись года, он же лежал под землей и спал. Со стороны могло показаться, что существо мертво, но внимательный наблюдатель заметил бы, что иногда тело легко вздрагивает, а грудная клетка пусть медленно, но раздвигается и сжимается.

Существо ждало. Шли года, оно медленно но неотвратимо менялось, развивалось как гусеница в коконе…

* * *

Вадик проснулся от голода. Только открыв глаза, ощутил, что его трясет — в подполе было чуть больше нуля…

Крышка подпола развалилась в руках, сгнила от сырости. Снаружи была осень.

Голый, дрожащий от холода, Вадик заполз в сырое заплесневелое нутро чьего-то дома, кое-как подобрал себе одежду; нашел ножницы и подстриг ногти — те, что не успел обломать выбираясь. Помутневшее зеркало отразило заросшее донельзя — но, несомненно, человеческое лицо.

Остался голод…

Что-то привлекло его внимание — какой-то звук… Он вышел на улицу, все еще покачиваясь, движения с каждой минутой становились все уверенней…

Из туманного одеяла доносился звук двигателя. Затем сырая мокрая вата засветилась в лучах фар — и, наконец, прямо на него вынырнула белая «шестерка», в которой сидели пятеро перепуганных парней.