Потерянная земля - Алексей Федоров

Но голод все равно не отступал даже тогда, когда желудок был готов лопнуть. Только притуплялся. Это был не обычный голод, который можно легко заткнуть той же картошкой с мясом, нет…

Ему нужна была свежая плоть. При мысли об убийстве, начинала болеть челюсть — клыки начинали раздвигать остальные зубы, он отчетливо ощущал, как они растут, заостряются… Но он держался, и только богу известно, чего это ему стоило. Все-таки, он был сильнее сидящей в нем твари.

Та почти всегда крепко спала, до него временами долетали обрывки сонных мыслей — как легкий шелест ветерка в листве; вот только по воздействию на Вадика с этим ветерком не равняться было даже полярным бурям. Вадик холодел, сердце подскакивало к горлу при мысли, что это может проснуться — и тогда, если Инги не было дома (она дорабатывала последние дни на ферме), Вадик шел в хлев, упирал в земляной пол косу и садился над ней на колени. Острие кололо кожу между ребрами, а он с замиранием сердца ждал — успокоится ли тварь?

Если бы почувствовал пробуждение — стоило сделать лишь одно движение, с пронзенным сердцем не выжили бы оба. Вадик был готов, да что там — иногда подмывало прекратить этот кошмар. Но он держался.

Коза смотрела на него глупыми глазами, ее на выпас не отпускали. Не привязывали даже в запущенной половине огорода — охотников до еды и так хватает, незачем провоцировать.

Но тварь внутри Вадика засыпала — и лишь тогда он осознавал, что его трясет, а последняя оставшаяся футболка уже давно прилипла к спине, пропитанная потом. Однажды, после его сидения в обнимку с косой, Вадик обнаружил, что лезвие проткнуло футболку и кожу; ткань потемнела от выступившей крови… Едва успел застирать до прихода Инги, не хотел, чтобы она видела это пятно.

Но несмотря на все его ухищрения, Инга видела, что с ним происходит. По ночам он не смыкал глаз, боялся, что существо возьмет верх — и ночные бдения давались слишком легко, даже не зевнул ни разу… А когда, наконец, усталость накапливалась до такой степени, что валила с ног, пристегивался в углу хлева и отдавал ключи Инге. Длину цепи рассчитал так, чтобы ни в коем случае не дотянуться до козы.

Он-то выспался… А существо ни разу так и не проснулось, словно издеваясь — «Ну-ну, посмотрим, насколько тебя хватит»…

И этот голод… Он забирал гораздо больше сил, чем ночные бдения.

Но они справились. Он все же признался Инге, та молча достала ему из пакета принесенную с фермы порцию сырого мяса — чуть больше двух килограмм, еще теплое, дурманяще пахнущее кровью.

Ничего вкуснее Вадик в жизни не ел. Он не съел все, сдержался; осталось и на готовку.

И голод притих.

А еще — Вадик никак не понимал, для чего все это Инге. Ну никак не понимал…

Он принес ей только проблемы.

* * *

— Слушай, я, честно, никогда не встречал женщину, которая умеет так готовить! — Игнатов отодвинул тарелку и сыто откинулся на спинку стула. — Вот дождешься у меня, сожру вместе с твоей стряпней и вилку с тарелкой!

— Тебе придуриваться не надоело? — жена забрала у него выскобленную до блеска посуду и небрежно швырнула в мойку. Игнатов даже сжался внутренне, ожидая, что раковина сейчас окажется полна осколков. Не в духе родная, с ней такое бывает… Тарелка, на удивление, не разбилась, лишь вилка выскочила из раковины и забрекотала по доскам пола.

— Натик — лунатик, ты чего такая у меня сегодня? — Игнатов вздохнул, нехотя поднялся из-за стола, поднял вилку, положил обратно в мойку. Подумал, что нужно о пол постучать (а то какая-то «вилка» припрется… ), привычка въелась, но это значит нарваться на порцию словесного поноса в свой адрес. — Кто тебя обидел?

— Никто не обидел. Послезавтра будешь жрать и вилки, и тарелки… Говорила идиоту, давай поросенка на этот год снова возьмем! «Нафиг нужно, нафиг нужно!..» Вот твой «нафиг» и настал. Теперь нужно?