Жизнь на двоих - Анна Шнайдер (2021)

– Арен… – всхлипнула София, обнимая его обеими руками как можно крепче. Пальцы коснулись волос – мокрые и холодные пряди. Но запах, душный запах другой женщины, все равно на них оставался.

– Не хотел идти, но не смог, – прошептал Арен, уткнувшись лбом ей в плечо. – Прости, что разбудил и сделал больно.

– Твоя боль – моя боль, – ответила София, поглаживая влажные плечи, которые казались ей напряженными, каменными. – Все хорошо. С чем бы ты ни пришел ко мне, главное, что пришел. С тобой лучше, чем без тебя.

Она не стала спрашивать, почему ему так мерзко – догадалась сама. И почему, прежде чем перенестись к ней, он пошел в душ, София тоже прекрасно понимала, да и чувствовала. Арена тошнило от самого себя. Но ее – нет, и она медленно, осторожно начала целовать его. Сначала щеки, потом шею, после приподняла голову, коснулась губ, и он выдохнул:

– Софи, я…

– Не надо. – Она прижалась теснее, потерлась бедрами. – Это не важно и ничего не меняет.

– Я не спал с ней, – сказал он все же с горечью. – Не смог. Усыпил и ушел.

– Арен, послушай. – София обхватила ладонями его лицо, горячо шепча прямо в губы: – Я люблю тебя и никогда не стану осуждать. Я понимаю, что Виктория твоя жена, и не буду упрекать за близость с ней. Я люблю тебя, – повторила она, с радостью ощущая, как светлеют его эмоции, становятся легче и прозрачнее. – И знаю, что ты любишь меня. Мы справимся.

Он наконец поцеловал ее сам, одновременно с этим вспыхивая пламенем – и эта вспышка уничтожила остатки запаха Виктории.

Остались только они вдвоем. Их ласковые слова, руки и губы, их торопливое дыхание и сбивчивые стоны, и бьющиеся в унисон сердца, и невероятное чувство единения, когда один продолжает другого, и оба в равной степени и берут, и отдают.

И каждый раз – как последний.

Уснуть по-настоящему крепко так и не получилось. Несмотря на то что говорила и делала София этой ночью, Арену было мерзко, и он понимал, что это «мерзко» может растянуться на долгие годы. Он будет вынужден оставаться с Викторией, не желая причинять ей боль, и тем самым истязать Софию, потому что не способен отказаться от нее, да если и откажется – вряд ли это станет для нее великой радостью.

Со всех сторон виделся тупик, и от ощущения запертой клетки словно саднило в сердце. И это признание в любви… Виктория, произнося его, верила, что говорит правду, и от этого тоже тошнило. Арен не понимал, как можно говорить «люблю», совершенно не интересуясь жизнью человека, желая только, чтобы он был рядом, и не важно, по своей воле или насильно. Для него это слово виделось не просто словом, которое можно бросить в горячке, и он никогда не стал бы говорить его, не осознавая, что действительно любит. И что же – Виктория думает, будто любит его? Что это не влюбленность, не симпатия, не желание сделать своим, а именно любовь?

Все внутри Арена восставало против такого утверждения. Защитник, было бы гораздо проще, если бы Виктория не говорила ничего подобного! Хотя слово «проще» сюда не подходит. Но слово «любовь» не подходит еще больше, и не надо трогать это святое чувство. Но и объяснить это жене тоже невозможно – она лишь обидится, расстроится, начнет переживать и плакать. Конечно, кому приятно узнать, что твой собственный муж не желает слышать из твоих уст «люблю»?

А Арен и правда не желал. И не только потому что не верил в любовь Виктории по отношению к себе, но и потому что ему казалось, будто он предает Софию еще сильнее, когда молча слушает такие признания и ничего не отвечает, словно соглашается с супругой.

Мерзко.

София рядом зашевелилась, потянулась и, обняв его, шепнула:

– Опять ты рассуждаешь о всяких гадостях.

– И не даю тебе спать, – хмыкнул Арен, целуя ее и замирая от общей нежности, в который раз не зная, как отделить себя от Софии.