Мухи - Максим Кабир (2021)

«А будут ли средства? – подумал отец Владимир, в очередной раз исследуя протекающий потолок, настил поруганного храма. – А на что расщедрится епархия, горисполком? Где брать кровельное железо, краску, олифу, материал для звонницы, не говоря уж о колоколах?»

Церковь не должна быть безъязыкой, – считал священник.

За заботами застал его стриженный ежиком гражданин средних лет. Вбежал, запыхавшийся.

– Отче! Мать умирает. Соборуйте ее.

Словно самолет заказали, и он пролетел над Шестином, волоча транспарант: новый батюшка в разрушенной церкви.

– Идем, – без промедлений сказал отец Владимир. Захватил псалтырь, святые дары, бутылочки со святой водой и елеем.

На обочине была припаркована грязная «нива».

– Юрий, – представился мужчина, заводя мотор. – А мама моя – Мария.

– Верует?

– Верует, отче. Всегда иконы в доме были.

«Нива» мчалась по трассе. Параллельно ей в синем небе пикировал кукурузник, но без транспарантов.

– Как узнали про меня?

– Так мы вас который год ждем в Водопое! Как не узнать.

Отец Владимир кивнул.

Автомобиль проехал по мосту над неглубокой речушкой. Свернул на тропинку. Справа сгрудились бараки рабочих. «Нива» проигнорировала их, понеслась в степь. Кусты задевали ветками бока, щебень стрелял из-под колес.

Батюшка нахмурил брови, увидев в лобовом стекле пункт назначения.

Трехэтажный дом, стоящий посреди луга.

Он выбрался из салона за Юрием. Взор скользнул по красно-бурому, как запекшаяся кровь, фасаду, по ризалиту с порталом, по высоким окнам. Орнамент из ягод и фруктов показался ему безвкусным и излишним, и само здание, его дымоходы, его круглая линза под скатом крыши – совсем не понравились священнику.

Как-то в Красноярске он посетил божницу и видел старинную икону Богоматери, которой краской замалевали лицо. Пятно чернело на фоне богатого убранства одежд Девы, лазури и яхонта. Дом вызвал у него ассоциации с кляксой, грубым мазком, калечащим картину.

Еще он подумал о проказе.

«Приветствую!» – говорила надпись на латыни.

Батюшка пошел, косясь в полумрак. Ему приходилось бывать в нехороших местах. На лесных тропах, где не щебетали птицы. В покинутых скитах, от которых волосы вставали дыбом. Однажды он посетил странную сибирскую деревню, пробегом, околицей. Он предпочел бы ночевать в медвежьей берлоге, чем встретить закат средь ее асимметричных срубов.

И в красно-буром доме он не желал бы задерживаться сверх надобности. Гнетущая атмосфера властвовала здесь.

– Ваша мама в сознании?

– Да, но бредит. Постоянно говорит про сестру покойную, Нюру. Они ненавидели друг друга. Сюда. – Юрий повел по длинному тамбуру, по скрипящим половицам коридора.

– Осторожно, порог…

На постели лежала крошечная старушка. Не надо было быть доктором, чтобы определить: до утра она не дотянет. Водянистые глаза смотрели из-под морщинистых век. Впалый рот шевелился, хрупкие ручки ползали вяло по пледу.

Отец Владимир перекрестился.

– Здравствуй, Мария.

– Митенька, – сказала старушка, – где ж ты пропадал?

Он преклонил колени. Нужно было успеть. Прочел сокращенную утреню, псалмы.

– Митенька, – произнесла старушка. – Проверь, голубчик, Нюра перевернулась в гробу?

– Не перевернулась, матушка.

– А я просила, чтоб перевернулась.

Над ухом жужжала муха. Отец Владимир ненавидел мух.

– Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей, услыши мя в правде Твоей.

Артритные лапки замерли на покрывале. Глаза под белесым пушком ресниц сфокусировались.

– И не вниди в суд с рабой Твоей Марией, яко не оправдится пред Тобою всяк живый.

– Батюшка, – сказала женщина, – у стены, где картинка, страшилище стоит.

– Нет там никого, Мария.

– Есть! – тоном напуганного ребенка сказала она.

– А ты шепни ему: чур, и он сгинет.

– Как бы не так…