Хольмганг (сборник) - Вадим Калашов (2019)

– Нет, что вы! Стыжусь признаться, я не успел полюбить его так, как должно единственному сыну, за эти два года. Но бонды, которых я охраняю от бродячих хирдов и викингов враждебных племён, пока наш конунг ходит в походы, люди, которыми теперь, после смерти отца, я буду управлять каждый раз, когда будет бессилен тинг, собрание всех свободных. Это… это чудесные люди. С одной стороны они – те же крестьяне, но сколько в них мужества и стойкости, которых никогда не встретишь среди землепашцев моей прежней родины! Они взращивают злаки на такой суровой почве, что у имперских крестьян давно бы опустились руки. И попробуй только самый прославленный викинг толкнуть самого слабого бонда на узкой тропинке! Вольного крестьянина не остановит, что у воина на плече меч, а на поясе сакс. Он никому не простит обиды. Крестьяне моей старой родины – это по сути те же рабы, только формально свободные. Бонды новой – хозяева своей земли. Это их земля. Не моя, их ярла, не викингов, что сушат драккары на побережье, не конунга, что их возглавляет, а тех, кто на ней работает. Это недостойные слова для сына викинга, но я считаю, что бонды чем-то лучше нас. Выше. И ещё. Боже правый, я, наверное, говорю запутанно и наивно, как не должен говорить ученик лучшего ритора Империи, но его уроки я ненавидел и слушал вполуха, к тому же сейчас очень волнуюсь. Я. я.

– Не надо, сынок, – растроганный старик внезапно обнял смущённого юношу и похлопал по плечу. – Не говори больше, ты всё сказал. Это золотые слова, произнесенные золотыми устами. Я, сказитель и певец, не смог бы сказать лучше. Такие люди, как ты, должны быть ярлами или конунгами, и нет им другой участи.

Гогри не знал как себя вести. С одной стороны он уже считался взрослым воином, с другой годился старику во внуки, может статься даже в правнуки, то есть жест скальда был вполне естественным. Но всё равно когда Скульдольф расцепил объятия, щёки юноши пылали румянцем.

– А если бы ты был уверен в том, что эти оборотни больше никому не причинят вреда? Если бы вернее Одина о Рагнареке знал о вервольфах, что их кровожадность – злой вымысел незнающих людей?

Вопрос Олафа прозвучал столь неожиданно, что Гогри не сразу нашёл, что ответить. И снова речь его была вовсе не такой, какой полагается ученику пусть и на редкость нерадивому, но всё же лучшего ритора:

– Ну как же? Зачем ты так говоришь, Олаф? Почему ты так говоришь? Да, я, может, и имел бы какие-то сомнения насчёт кровожадности вервольфов, если бы мало о них знал. Но теперь благодаря Скульдольфу я знаю о них всё. Это самые жуткие создания Дьявола, или кто у викингов вместо него. Только теперь я осознал, почему их так истребляли и почему так испугались, когда поняли, что истребили не всех. Ведь ты говорил правду, Скульдольф?

Добродушное выражение на лице скальда сменилось на явную неприкрытую обиду.

– Пора бы вам понять, господин ярл по прозвищу Иноземец, что сказители сурового Севера – это не лживые певцы южных стран. Скальд ничего не придумывает, а только ищет слова. Найти правильные слова – вот и весь дар сказителя, а о чём петь, ему скажут или боги во сне, или знающие люди наяву, или сам он примет участие в каком-нибудь сражении.

Юноша хотел извиниться, но вдруг волчий вой вернул их обратно в тёмный лес, посреди которого охотники встали на стоянку. Они сразу поняли, что это воет не простой волк. Простые волки редко живут одиночками, а потому стоит поднять морду к луне одному певцу, вскоре его песню подхватывает вся стая.

Этому волку не смел подпевать никто. И простой хищник не смог бы выть так громко. Их враг, точнее один из врагов, ведь вервольфов было двое, забыв про сон, рвал свои звериные связки, чтобы охотники задумались об обратной дороге или приготовились к жуткой смерти.