Братья Карамазовы - Федор Достоевский (1973)

Отправляясь в последний раз к Смердякову, Иван в беспредельной злобе сталкивает в сугроб пьяного мужичонку. Возвращаясь от Смердякова, уже решившись на «подвиг добродетели», он спасает этого же замерзающего мужичонку, и его охватывает возрождающая, «восстанавливающая» радость.

Казалось бы, нет для Ивана ничего более тяжкого, чем сознание своего соучастия со Смердяковым в убийстве отца: если убил Дмитрий, он, Иван, не виновен; если убил Дмитрий, он осуществил тайное желание Ивана и вместе с тем взял на себя всю ответственность. Но тут-то и открывает Достоевский тайная тайных «души человеческой». Иван мечется между двумя в равной мере страшащими его безднами: ужасом своего соучастия (если убил Смердяков) и омерзением и ненавистью к брату-отцеубийце (если убил Дмитрий). Иван ненавидит Дмитрия за то, что тот убил отца, за то, что, казалось бы, могло доставить ему лишь удовлетворение (ведь он этого желал, да и все выгоды от убийства, точно высчитанные Смердяковым, получил: и наследство отца, и невесту брата). Но нет — естественная ненависть «к извергу» оказывается даже мучительнее, чем сознание своей вины.

В «самоказни» открывается Ивану путь к возрождению.

Смердяков, сознаваясь в своем убийстве, говорит: «Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это и совершил». Но ведь Смердяков говорит так из беспредельной ненависти к Ивану, по-своему также страдая и мучаясь крахом своей идеи (это его мучение разрешается самоубийством). И нельзя с ним безусловно согласиться; нельзя думать, будто, по Достоевскому, лишь Иван несет ответственность за отцеубийство.

Конечно, убийства не было бы, если бы Иван не внушил Смердякову идею «вседозволенности» и своим отъездом не развязал ему руки. Но убийства не было бы также и в том случае, если бы Дмитрий в эту роковую ночь не прибежал, как одержимый, к дому Федора Павловича. Дмитрий поднял руку с пестиком, чтобы убить отца, но не убил, а опустил этот пестик на голову «верного пса» Григория Васильева. Смердяков как будто завершил «не доделанное» Дмитрием, убил Федора Павловича, взял деньги, которые грозился взять Дмитрий. Если Смердяков совершил «это дело» по «слову» Ивана, то «дело» Смердякова оказалось лишь завершением «дела» Дмитрия.

«— Вы уехали, я упал тогда в погреб-с…» — рассказывает Смердяков Ивану.

«— В падучей или притворился?

— Понятно, что притворился-с… Ночью стонал-с, только тихо. Все ожидал Дмитрия Федоровича.

— Как ждал, к себе?

— Зачем ко мне. В дом их ждал, потому сумления для меня уже не было никакого в том, что они в эту самую ночь прибудут, ибо им, меня лишимшись и никаких сведений не имемши, беспременно приходилось самим в дом влезть через забор-с, как они умели-с, и что ни есть совершить.

— А если бы не пришел?

— Тогда ничего бы и не было-с. Без них не решился бы».

Так раскрывается «виновность» в «катастрофе» всех братьев Карамазовых — и вместе с тем устанавливаются «способы» и пути «возрождения» каждого из них.

«Виновность» коснулась и младшего брата, Алексея Карамазова, этого «ангела», этого «голубя», страстно искавшего «исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души» своей.

Алексей на страницах романа тоже проходит свой путь «вины» — страданий и возрождения.