Жить жизнь - Анна Богинская (2018)

— Отлично. Свари мне борщ, Матвей! Когда?

Ей очень хотелось, чтобы он совершил хоть какое-то действие, демонстрирующее внимание.

— Завтра! У меня завтра будет короткая встреча в час дня. Потом я вернусь, и поедем, куда ты скажешь, — он притянул ее к себе. — А потом буду варить тебе борщ, — нежно сказал Матвей, обнимая ее. — Мне очень приятно, Аня, что ты помнишь о моей карьере.

Анна взглянула на него. «Что этот мальчишка со мной делает? Откуда во мне это? Еще два часа назад я была готова его убить. А сейчас таю в его объятиях, как снег на солнце», — поражалась она, вдыхая его запах. Запах ванили.

* * *

Анна опять не могла уснуть. Что это? Стоит Матвею остаться ночевать, как приходит бессонница. Раздражение. Раздражение — редкое для нее чувство. Но к Матвею она испытывала его не впервые. Он ее раздражал. Она посмотрела на него каким-то новым, совсем новым взглядом. Его профиль, слегка приоткрытый рот. Он был совершенно другим, когда спал. Не было той красоты, которую она видела в нем бодрствующем. Вспомнилось высказывание, что человек такой, какой он есть, когда спит. Эта странная ночь. Анна лежал рядом, но чувства единения не испытывала. Напротив, резкое охлаждение, ощущение, что между ними никогда ничего не было. Чужие люди. Ни объятий, ни поцелуя за вечер. Он приехал к ней поспать. «Бессонница. В ней тоже есть свой позитив, — думала Анна. — Есть время проанализировать».

Вчера, когда они вернулись из супермаркета, Матвей уткнулся в свой ноутбук, а Анна принялась готовить ужин. Разговор свелся к коротким вопросам и ответам. Диалога не получилось. Зато возникло напряжение, осветившее пространство квартиры, как лампа. Матвей поужинал и, сказав: «Спасибо, было вкусно. Я — спать!» — направился в спальню. Анна убирала посуду со стола уже в одиночестве. В спальне же ее ждала «картина маслом» под названием «Сопящий Матвей». Он спал. Спал самым глубоким сном, какой только можно себе представить.

«Что вводит меня в состояние раздражения? Отсутствие секса? Нет. Дело не в этом». Она ждала разговора о вчерашнем вечере. Она хотела объяснений. А вместо этого получила безразличие. Он вдруг резко начал вести себя так, словно видит ее впервые. «В чем причина? Бродский? Да, я забыла книгу Бродского в машине, но это не может быть причиной. Это смешно. Что еще? И самое главное — зачем? Если Матвею не нужны их отношения, или он устал, или не хочет, или передумал — просто скажи. Или обиделся… Тоже скажи. Может, не знает, как закончить отношения? Опять странно. Не можешь сказать — напиши письмо. Или из-за операции? Вообще смешно. При чем тут это? А может, не знает, как закончить отношения из-за новых перспектив, из-за Люси? Опять не сходится. Он позвонил сам, и встретился, и вещи собрал, и ко мне поехал до информации о ней». Цепочка причинно-следственных связей не складывалась. Единственное, что она знала точно, — влюбленные мужчины себя так не ведут.

«Непонимание! Вот что вводит меня в раздражение. Почему я не спросила прямо? Почему с ним я никак не могу начать говорить о том, что меня беспокоит? Почему рта не могу раскрыть? Что это? Почему веду себя неадекватно? Откуда во мне появился этот страх, эта неуверенность, эта нерешительность? Я же не такая. Я совсем другая. Поговорю с ним завтра обо всем».

Анна лежала и продолжала смотреть в потолок. Ей опять безумно захотелось курить. Она ждала — ждала, когда взойдет солнце, чтобы появился повод встать и уйти из спальни.

Солнце. Она так и не смогла уснуть. Последнее воскресенье перед операцией начиналось. Анна направилась в гардеробную, чтобы одеться. Выходя из спальни, услышала сонный голос Матвея:

— Мне холодно.

Она развернулась, подошла к шкафу, достала еще одно одеяло и укрыла его.

— Теперь будет тепло.

* * *

Анна жарила блины. Она нуждалась в простых механических действиях. Дверь спальни открылась.

— Доброе утро! — послышался голос Матвея.

— Доброе! Ты выспался?