Незваный гость - Татьяна Коростышевская (2021)

Я поразмыслила. «Держать в памяти комбинацию из… — Взгляд на дверцу сейфа. — Из семи цифр и одной буквы опиумщица не могла ввиду полного отсутствия этой самой памяти. Стало быть, она ее где-нибудь записала». Надев на нос чародейские стекла, я осмотрела бумаги на столе и в ящике оного, футляр от шприца и обе трубки.

«Не мудри, Геля. Что-то совсем простое должно быть».

Шифр был выцарапан внизу портрета, просто нацарапан, безо всякого чародейства. Повернув медную пластину восемь раз, я достигла нужной комбинации. Замок щелкнул, дверца приоткрылась. В нише сейфа лежали в открытых бархатных коробочках драгоценности: диадема, колье и пара широких браслетов. Клавка присвистнула:

— Очень барыня камни обожает! А ножи вот…

Коллекция хранилась в кожаном несессере. Девица достала тубус, дернула застежку и развернула длинное полотно с нашитыми поверх кармашками для клинков. Один из кармашков пустовал.

Пока я возилась у стены, городовой успел обыскать комнату.

— Тряпочки только дамские, вашбродь! — отрапортовал служака. — И всякой… ерундени для зелья поганого.

Опиумных трубок было две, одна деревянная, из полированной вишни, другая нефритовая, с отбитой чашей. Опий Мишкина потребляла не только курением, но и пилюлями и с помощью инъекций. Футлярчик с медицинским шприцем лежал в верхнем ящике шифоньера.

— Сумеете опись составить? — спросила я Остапа.

Он кивнул.

— Включите в опись все предметы, так или иначе с опием связанные, упакуйте их и доставьте в приказ. Это, — я приподняла тубус, — отдельным документом оформим.

Городовой кивнул. Немногословный мужик, но, кажется, дело свое знает. Однако напраслину я на покойного Блохина возводила, с прицелом работников он себе подбирал.

На базарной площади гулял народ, хорошо гулял, по-берендийски. Там плясали, пели, веселились, в теплом фонарном свете кувыркались скоморохи, лоточники бойко торговали хмельным и горячим на разлив.

Чем занят сейчас Григорий Ильич? Отыскал нам недостающий нож? Если да, я готова даже подлость его той ночью забыть. То есть не забыть — простить и более о ней не упоминать, избегая в будущем любых двусмысленностей в общении. Потому что давай, Геля, начистоту, доля твоей вины в этом деле тоже прослеживается. Ты должна была на предложение пристава у кровати твоей дежурить ответить решительным отказом и дверь своей спальни на два оборота ключа запереть. Не сделала? Любой тебе скажет: сама, дура, виновата.

В приказе уже кипела жизнь, служащие вернулись с поисков, некоторые уже по причине окончания присутственного времени собирались по домам. Предложение господина Давилова сперва чайку испить, а после приступать к допросу восприняла я с благодарностью. Обед был давненько, так что перекусить не помешало бы.

Накрыл он мне в кабинете Волкова, тубус передал Старунову, чтоб тот опись составил.

— Сделает, все сделает, каждую зазубринку в документ внесет. Метки, говорите, чародейские? Нет, не нужно Ивану очков, он чародей и так усмотрит.

Парень горделиво кивнул и унес ножи с собой.

— Евсей Харитонович, — спросила я, — а силен ваш приказной чардей?

— Не чета Степану Фомичу покойному, — Давилов перекрестился, — но могет кое-что.

— А вы?

— Я-то не чародей. Вы располагайтесь, Евангелина Романовна, у нас и расстегайчики вон имеются, и прочие плюшки.

— И вы со мною посидите, — предложила я, смахнув со стола в ящик связку ключей. — Терпеть ненавижу одна чаевничать, как-то это не по-нашему получается, не по-берендийски.

Тон я выбрала правильный. Служака размяк, не чинясь, налил себе чаю, стал пить вприкуску.

— Вот вы, ваше высокоблагородие, Евангелина Романовна, барышня разумная…

— Давайте без чинов, — перебила я. — Так короче, тем более что никакого официального статуса я в Крыжовене пока не имею, только снисхождением Григория Ильича пользуюсь.

При упоминании Волкова регистратор скривился.