Искушение - Трейси Вульф (2020)

– Ты учишься понимать то, что уже понимаем мы. Что смерть Зевьера – это трагедия… – Его голос срывается, и он сглатывает. – Но накануне он сам это сказал. Что есть такие вещи, ради которых стоит умереть. Потому что, если Хадсон вырвется на волю, обладая той же силой, что и прежде, куда больше людей пострадает, куда больше людей погибнет. На Зевьере все не закончится. Вот чего ты не понимаешь.

Его слова действуют на меня. Впечатляют меня. Потому что меня не было здесь полтора года назад. Сама я не видела, что творил Хадсон. Не видела того, что заставило Джексона решить, что он должен убить своего брата.

И тут меня осеняет.

Быть может, в этом-то и суть. Быть может, он не может поверить мне потому, что в таком случае ему придется признать, что ему не было нужды убивать брата. Придется признать, что он, возможно, совершил самую ужасную ошибку в своей жизни.

Но мы не можем продолжать это делать. Не можем продолжать изыскивать способы защитить мир от Хадсона, если из-за этого люди погибают или получают увечья.

– Тебе надо поверить мне, – говорю я. – Потому что, если ты мне не поверишь, я не понимаю, как мы сможем все это преодолеть. Мы с тобой сопряжены, и я люблю тебя. Но я не могу всю жизнь бороться за то, чтобы ты верил мне. Чтобы ты верил в меня.

Хадсон затаился в моей голове и ведет себя очень, очень тихо. И я понимаю почему. Часть меня не может поверить, что я говорю это, не может поверить, что я думаю так. Но я не могу жить по-прежнему. И не стану, пока мой партнер не станет моим партнером по-настоящему. Я достойна большего… и Джексон тоже.

– Что все это значит? – спрашивает он, и впервые на его лице отражается паника, отражается отчаяние от собственного бессилия. – О чем ты говоришь?

Часть меня хочет признать правду. Сказать, что я не знаю. Не знаю, о чем говорю. Не знаю, что думаю. Но это стало бы недостойной уверткой, хуже того – проявлением слабости. А я ни за что больше не буду слабой. Ни ради Джексона, ни ради кого-то еще.

– Я говорю, что ты должен идти мне навстречу. Должен обращаться со мной как с равной. Должен прислушиваться ко мне, верить мне, даже когда тебе очень тяжело это делать, потому что именно на это готова я сама, когда речь идет о тебе. Но если ты не можешь на это пойти, не можешь даже сделать такую попытку, то я не знаю, к чему мы придем.

Несколько секунд он молчит, не заверяет меня в вечной любви, не обещает, что сделает все, чего я захочу. И, по правде сказать, я благодарна ему за это. Потому что это означает, что сейчас он и правда пытается прислушаться к тому, что я говорю.

Наконец, когда я уже сама не своя от напряжения, когда проходит больше времени, чем мы можем себе позволить, Джексон прерывает молчание:

– Я постараюсь, Грейс. Конечно же, постараюсь. Но я очень долго был таким, какой я есть, так что тебе придется сделать мне скидку. Я и дальше буду пытаться защитить тебя даже тогда, когда ты не будешь в этом нуждаться, и время от времени тебе придется позволять мне это делать, потому что в этом весь я. И всегда буду таким.

– Знаю, – отвечаю я, чувствуя, что мои усталые глаза наполнились слезами, и наконец прижимаюсь к нему. – Мы оба будем стараться, хорошо? И посмотрим, куда нас это приведет.

Он прижимается лбом к моему лбу.

– Сейчас это приведет нас на стадион, где нам вполне могут задать хорошую трепку.

– Да, возможно, так и будет. Но мы будем вместе. А это уже кое-что.

– Не кое-что. – Он смотрит на меня глазами, которые горят, словно черное солнце. – А вообще все.

Глава 106. Разбивать можно и каменные сердца

Проходит пара минут, прежде чем мы, ковыляя, добираемся до черного входа на стадион, но, когда мы подходим к дверям, украшенным резьбой, из-за ближайшего дерева выскакивает Коул и принимается хлопать в ладоши, преграждая нам путь.