Замок Бландинг - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2012)

Место, к которому прирос Монтроз, находилось в той отдаленной части студии, где под открытым небом построены постоянные декорации с тем расчетом, чтобы режиссер, которому, например, предстоит снять эпизод на лондонской улице, мог бы, не тратя ни секунды, избрать фоном алжирские задворки, средневековый замок или парижский бульвар. Пусть они не совсем подходят для его замысла, зато он чувствует, как охотно студия идет ему навстречу.

Повсюду, куда хватал глаз Монтроза, под вечерним небом располагались испанские патио, крытые соломой хижины, трущобные дома, французские бистро, восточные базары, зулусские краали, а также обиталища распутных завсегдатаев нью-йоркских клубов. То, что убежищем Монтроз избрал одно из трущобных зданий, объяснялось близостью этого здания и его внушительной высотой.

Как все декорации под открытым небом, с фасада здание выглядело точь-в-точь как настоящее, а за фасадом располагались зигзаги лестниц и площадок. Монтроз взлетел вверх по лестнице, достигнул самой верхней площадки, остановился и сел. Мысли у него все еще мешались, но это не воспрепятствовало ему смутно похвалить себя за быстроту и находчивость. Он чувствовал, что достойно встретил опаснейший кризис. Каков рекорд по взбеганию вверх по лестнице при наличии гориллы в окрестностях таковой, он не знал, но был бы крайне удивлен, если бы ему сообщили, что он его не побил.

Невообразимый шум, оказавший на него такое стимулирующее действие, теперь стал еще невообразимей и, как это ни странно, словно бы сосредоточился в одной точке. Он выглянул в окно своего трущобного здания и с изумлением обнаружил прямо внизу густую толпу. Особенно же эта толпа озадачила его тем, что не двигалась с места и смотрела вверх.

«Не слишком умное поведение со стороны толпы, – подумал Монтроз, – за которой гонится свирепая горилла».

Криков, правда, хватало, но ему не удавалось различить слова. Особенное оживление проявляла женщина на первом плане. Она размахивала зонтиком в довольно истерической манере.

Все это, как я уже упомянул, поставило Монтроза в тупик. Он не понимал, о чем думают эти люди. И продолжал ломать голову над этой загадкой, когда новый звук поразил его слух.

Звуком этим был плач младенца.

Огромная популярность фильмов о материнской любви делала присутствие младенцев в студии рутиной. В Голливуде только начисто лишенная честолюбия мать не укладывает новорожденного в коляску, едва они с ним оправятся после его появления на свет, и не катит его в студию в уповании, что для него найдутся роль и контракт. С того мгновения, когда он приступил к выполнению своих обязанностей в «Идеало-Зиззбаум», Монтроз наблюдал нескончаемый поток детишек, подвозимых в чаянии урвать кусочек от пирога. А потому удивило его вовсе не наличие младенца среди присутствующих. Озадачивало его то, что данный младенец вроде бы находился совсем рядом. Если только это не капризы акустики, дитя, решил он, делит с ним его орлиное гнездо. Но как младенец, да еще предположительно спутанный по рукам и ногам пеленками и обремененный бутылочкой с соской, сумел лихо преодолеть все эти ступеньки? Монтроз был настолько заинтригован, что направился по настилу разобраться, что к чему.

Не пройдя и трех шагов, он в ужасе окаменел. Обратив к нему волосатую спину, горилла скорчилась над чем-то лежащим перед ней. И новый вопль оповестил его, что лежит там младенчик собственной персоной. В мгновение ока Монтроз понял, что произошло. Как усердный читатель журнальных рассказов, он знал, что горилла, едва она вырвется на свободу, первым делом выхватывает младенца из коляски и забирается на ближайшую вышку. Чистейшая рутина.

Вот в каком положении оказался мой дальний родственник Монтроз в восемь минут шестого в этот туманный вечер. В положении, которое явилось бы суровым испытанием для самых доблестных.