Ты мой закат, ты мой рассвет - Субботина Айя

Поэтому я сбегала к нему в свои фантазии, в крепкие синтетические сны, подаренные успокоительными и релаксантами.

Утром просыпаюсь около семи: настолько расслабленная и, одновременно, готовая перевернуть мир, что даже не даю себе поваляться в кровати. Одеваюсь в один из новых домашних комбинезонов, натягиваю толстые смешные носки с помпонами и потихоньку ускользаю в ванну.

Принимаю душ, мою и сушу волосы до полу влажности. Тогда они немного завиваются, и я кажусь себе немного... более симпатичной, чем об этом кричит зеркало. Я слишком бледная, и у меня пара некрасивых, покрытых темной корочкой ранок на нижней губе.

Провожу по ним пальцем.

Вспоминаю вчерашний вечер, после которого мы просто добрались до постели и отключились почти мгновенно.

Щеки покрываются стыдом.

Но внизу живота так приятно тянет, что приходится изо всех сил вцепиться в края раковины, чтобы не поддаться искушению. Мне было так безумно хорошо вчера: в голове, в душе, везде. Когда в тот день за Антоном закрылась дверь, я словно опустела, стала незавершенной, незаконченной, одинокой еще больше, чем до встречи с ним.

Вчера я снова наполнилась им. В двух... смыслах этого слова.

Быстро сую в рот зубную щетку, долго и энергично чищу зубы и привычным движением открываю ящик. На полочках - пузырьки и коробки с моими личными «психиатрами и психологами на все случаи жизни».

Половину я не пью уже почти две недели. Отказаться от них было непросто, и я до сих пор чувствую неприятные судороги и тревогу каждый раз, стоит на горизонте замаячить какой-то проблеме. Я дала себе обещание учиться решать проблемы самостоятельно.

И пока рядом не было никого, чтобы видеть, как меня выкручивает от эмоциональной боли, держаться было легче. Не так страшно выглядеть то плачущей, то воющей дурой, когда единственный, кто видит тебя такой - всего лишь собственная тень.

Мы с Антоном можем попытаться начать все заново. Мы уже это делаем.

И я не могу снова все испортить только потому, что он увидит меня плачущей без причины, или я сорвусь на него за какой-то пустяк.

Я вытряхиваю на ладонь маленькую белую капсулу.

Смотрю на нее, как будто после съедения меня вынесет прямиком в Матрицу, хоть на самом деле скорее наоборот - без нее моя реальность станет сложнее и тяжелее. А я не хочу снова быть обузой.

— И не смотри так осуждающе, - говорю своему отражению, запивая таблетку водой из-под крана. - Это временно.

Пока Антон спит, готовлю завтрак: омлет с пекинской капустой, кукурузный салат и бельгийские вафли.

Мне просто хорошо.

Свободно, тихо и громко одновременно, как будто в голове играет собственный оркестр и солянка из моих любимых композиций - это не набор звуков, а отдельное музыкальное произведение.

Только позже, когда замечаю на экране телефона значок входящего сообщения, вспоминаю, что уже два дня ничего не отвечаю Вадику. От него накопилась уже целая «стопка» сообщений, и я, пока вафельница делает новую порцию, открываю первое.

Вадик волнуется.

Сначала спрашивает, почему не отвечаю, потом начинает извиняться за фотографию. Он пишет словами, но мне кажется, что его крик слышен даже сейчас, спустя сутки, и даже через экран. Потом пишет, что «Она» (теперь называет Вику только так) не дает ему видеться с сыном, что его прессуют на работе, что тесть уже дважды звонил с угрозами, если он не перестанет пытаться выйти на контакт с Пашей.

И при всем этом - Вика все так же отказывается подавать на развод. Последние сообщения - одна беспросветная тоска.

Я хорошо «слышу» его крик о помощи в словах, что ему не хочется просыпаться утром, что он не представляет, как жить дальше и что кроме меня ему больше не с кем поговорить.

Мне стыдно, что из-за какой-то дурацкой фотографии я отодвинулась от человека, который в любую минуту может...

Внутри неприятно царапают притуплённые лекарством эмоции.