Поющие в терновнике - Колин Маккалоу (1977)

— Ты вовсе не въедаешься мне в печенки, — был ответ. Джастина оставила в покое Наташу, взяла кочергу и принялась свирепо ворошить перегоревшие поленья в камине; они с шорохом рухнули кучкой легких раскаленных угольев, мгновенным фейерверком взметнулись искры — и жар, пышущий от камина, разом спал.

— Наверно, в нас живет демон разрушения, всегда хочется переворошить огонь. Это лишь ускоряет конец. Но какой красивый конец, правда, Ливень?

Но Лиона, видно, не занимало, что происходит с огнем, когда его переворошат, он только спросил:

— Так, значит, уже в конце недели? Ты времени даром не теряешь.

— К чему откладывать?

— А как же сцена?

— Меня уже тошнит от сцены. Да мне там после леди Макбет и делать нечего.

— Ох, довольно ребячиться, Джастина! Когда ты несешь такой вздор, я готов тебя поколотить. Сказала бы просто, что театр больше тебя не привлекает и ты соскучилась по дому.

— Хорошо, хорошо, хорошо!!! Считай как тебе угодно, черт подери! Просто я легкомысленна, как всегда. Извини за резкость! — Она вскочила. — Где мои туфли, черт бы их побрал? Куда девалось мое пальто?

Появился Фриц, подал туфли и пальто и отвез ее домой. Лион извинился, что не может сам ее проводить, у него еще много дел, но потом долго сидел с Наташей на коленях у разведенного заново огня и, судя по его лицу, поглощен был чем угодно, только не делами.

— Что ж, — сказала Мэгги матери, — надеюсь, мы поступили правильно.

Фиа, щурясь, посмотрела на нее и кивнула.

— Да, я уверена. С Джастиной беда в том, что она просто не способна сама принять такое решение, поэтому у нас не осталось выбора. Приходится решать за нее.

— Не слишком приятно разыгрывать роль Господа Бога. Я-то, думается, знаю, чего ей на самом деле надо, но даже если б я могла сказать ей это напрямик, она бы все равно увильнула от ответа.

— Гордость в крови у всех Клири, — слабо улыбнулась Фиа. — Вдруг вылезает в тех, от кого ничего такого и не ждешь.

— Брось, тут не одни Клири! Я всегда подозревала, что тут есть кое-что и от Армстронгов. Но Фиа покачала головой.

— Нет. Почему бы я ни сделала то, что сделала, гордость тут была ни при чем. В старости тоже есть смысл, Мэгги.

Она дает нам перед смертью передышку, чтобы мы успели сообразить, почему жили так, а не иначе.

— Если мы сперва не впадем в детство и не перестанем вообще что-либо соображать, — сухо заметила Мэгги. — Тебе это, правда, не грозит. И мне, надеюсь, тоже.

— Может быть, старческое слабоумие дается как милость тем, кто не в силах посмотреть в лицо своему прошлому. А тебе покуда рано ручаться, что ты не впадешь в детство. Подожди еще годиков двадцать, тогда видно будет.

— Еще двадцать лет! — с испугом повторила Мэгги. — Так страшно долго!

— Ну, это ведь было в твоей воле — сделать эти двадцать лет не столь одинокими, правда? — заметила Фиа, не отрываясь от вязанья.

— Да. Только овчинка выделки не стоила, мама. Правда? — сказала Мэгги с едва уловимой ноткой сомнения в голосе, постукивая головкой старинной вязальной спицы по письму Джастины. — Довольно я трепыхалась в нерешительности. С тех самых пор, как приезжал Лион, все тянула, надеялась, — может, и не придется ничего делать, может, все решится без меня. Но он был прав. В конце концов это легло на меня.

— Ну, согласись, без меня тоже не обошлось, — возразила уязвленная Фиа. — Конечно, после того, как ты немножко обуздала свою гордость и рассказала мне, что происходит.

— Да, ты мне помогла, — мягко сказала Мэгги. Тикали старинные часы; все так же проворно мелькали в двух парах рук черепаховые вязальные спицы.

— Скажи, мама, — спросила вдруг Мэгги, — почему тебя сломила именно смерть Дэна? Ни из-за Фрэнка, ни из-за папы и Стюарта так не было.

— Сломила? — Фиа опустила спицы; вязала она и теперь не хуже, чем во времена, когда видела превосходно. — О чем ты говоришь?

— Ну, это ведь тебя совсем убило.