Портрет Дориана Грея - Уайльд Оскар (2004)

Пожилая женщина побледнела под грубым слоем пудры, покрывавшей ее щеки, а сухие губы ее искривились спазмой боли.

Сибилла бросилась к ней, обвила руками ее шею и поцеловала ее.

— Прости меня, мама. Я знаю, тебе больно говорить о нашем отце. Но тебе больно только оттого, что ты так сильно его любила. Не будь такой печальной! Я сегодня так же счастлива, как ты была двадцать лет тому назад. Ах! Позволь мне быть счастливой навсегда!

— Дитя мое, ты слишком молода, чтобы влюбляться. Кроме того, что ты знаешь об этом молодом человеке? Ты даже не знаешь его имени. Вся эта история в высшей степени неудобна, и, право, именно теперь, когда Джемс уезжает в Австралию и у меня столько хлопот, я должна сказать, что ты могла бы быть более благоразумной. Хотя, как я уже раньше сказала, если он богат…

— Ах, мама, мама, дай мне быть счастливой!

Миссис Вэн взглянула на нее и одним из тех фальшивых театральных жестов, которые нередко у актеров становятся как бы второй натурой, заключила дочь в свои объятия.

В это мгновение дверь отворилась, и в комнату вошел юноша с непричесанными каштановыми волосами. Он был довольно плотного сложения, с очень крупными руками и ногами, несколько неуклюжими при движении. В нем заметно отсутствовала породистость, отличавшая его сестру. Трудно было угадать между ними столь близкое родство.

Миссис Вэн устремила на него взор и усилила улыбку. Мысленно она возвысила своего сына на уровень залы, полной зрителей. Она была уверена, что картина была интересна.

— Кажется, ты и для меня могла бы оставить несколько поцелуев, Сибилла, — проговорил юноша с добродушным ворчаньем.

— Но ведь ты же не любишь поцелуев, Джим! — воскликнула девушка. — Ты противный старый медведь! — И, перебежав через комнату, она обняла его.

Джемс Вэн с нежностью заглянул в лицо сестры.

— Мне хотелось бы, чтобы ты пошла со мной погулять, Сибилла. Вряд ли я когда-нибудь снова увижу этот противный Лондон. По крайней мере, я этого не хочу.

— Сын мой, не говори таких страшных вещей, — прошептала миссис Вэн, со вздохом принимаясь чинить какой-то яркий театральный костюм. Она была немного разочарована, что он не присоединился к их группе. Это усилило бы театральную картинность положения!

— Почему же, мама? Я говорю серьезно.

— Ты огорчаешь меня, мой сын. Я верю, что ты вернешься из Австралии вполне обеспеченным. Я думаю, в колониях нет светского общества, по крайней мере, того, что я разумею под именем общества. Так что, когда ты разбогатеешь, ты непременно должен вернуться и поселиться в Лондоне.

— Свет, общество! — пробормотал юноша. — Я ничего об этом слушать не хочу. Я лишь хотел бы заработать немного денег, чтобы освободить тебя и Сибиллу от сцены. Я ненавижу сцену.

— О, Джим! — Сибилла рассмеялась. — Как это нелюбезно с твоей стороны! Но ты в самом деле пойдешь со мной гулять? Это будет чудесно! Я боялась, что ты пойдешь прощаться с кем-нибудь из твоих друзей, — с Томом Гарди, подарившим тебе эту ужасную трубку, или с Нэдом Лонгтоном, который издевается над тобой за то, что ты ее куришь. Как мило с твоей стороны, что ты хочешь отдать мне последний свой день. Куда же мы пойдем? Пойдем-ка в парк.

— Я слишком обтрепанный, — ответил юноша, хмурясь. — В парк ходят только элегантные люди.

— Глупости, Джим! — шепнула она, гладя его по рукаву.

Джим с минуту колебался.

— Ну, хорошо, но только одевайся поскорее!

Она, танцуя, выбежала из комнаты. Напевая, она поднялась бегом по лестнице. Ее маленькие ножки уже стучали над их головами.

Джим два-три раза прошелся по комнате. Затем он повернулся к сидевшей молча в кресле фигуре.

— Мама, мои вещи готовы? — спросил он.

— Совершенно готовы, Джемс, — ответила она, не поднимая головы от работы.