На все четыре стороны - Адриан Гилл (2011)

Говорят, что именно столько людей страдают сонной болезнью, но на самом деле это не более чем прикидка, вроде попытки угадать вес церковного праздничного пирога или количество хлопьев в коробке с сухим завтраком – и это, если подумать, еще ужасней. По-настоящему никто ничего не знает, потому что чаще всего африканцы страдают и умирают в далекой глухой безвестности. Я не знаю, отчего вы обычно сердитесь, из-за чего у вас завязывается узел в животе, белеют костяшки, звенит в ушах – может, причиной тому бывает выскочившая перед вами на шоссе «Тойота», или наглые официанты, или очередь на почте, чиновники из авиакомпании, Брюс Форсайт[9]. Но какой бы мензуркой вы ни отмеряли свой праведный гнев, будьте готовы сменить ее на ведро.

К 2002 году глобальный фармацевтический рынок будет стоить 406 миллиардов долларов, и он растет на добрых – точнее, недобрых – восемь процентов ежегодно. Европе по продажам достанется около 100 миллиардов, США – 170 миллиардов, Африке – 5,3 миллиарда. Примерно один процент. Чтобы вам стало еще яснее, как раз столько фармацевтическая промышленность истратила в прошлом году на рекламу. А чтобы вы запомнили это накрепко, вот вам последнее: одного лишь прозака в США продается на сумму, равную половине всех затрат на лекарства в Африке.

Ну что, уже немножко вспотели под воротником? Ведь речь здесь идет не только о сонной болезни, а обо всем том, что мы огульно именуем тропической медициной. Не надо быть выпускником Бостонского медицинского колледжа, чтобы знать: по числу болезней в мире лидируют южные области, а по здравоохранению – северные. На поиски средств от облысения тратится больше денег, чем на все тропические болезни. Как и в случае с DFMO, фармацевтическая промышленность говорит: «Слушайте, мы тут неплохие ребята, не надо гнать волну. Посудите сами: мы живем в условиях безжалостной коммерции, а вся эта лабуда насчет свободного рынка и демократии, которую вы так любите повторять, означает, что в первую очередь мы отвечаем перед своими акционерами. Нет акционеров – нет исследований; а если нет исследований, то вам скоро будут, как раньше, удалять опухоль пилой на кухонном столе. Вы же не наезжаете на производителей автомобилей за то, что они не выпускают дармовых карет скорой помощи, и вообще – подумайте, сколько хорошего мы делаем».

Что ж, они правы – до какой-то степени. Вся загвоздка в том, что их свободный рынок – он ведь только для продавцов, а не для потребителей. Никто по своей воле не захочет стать их потребителем – к примеру, таким, как вот этот старик, на вид лет семидесяти, а на самом деле моложе меня, старик, в чьих слезящихся глазах табачного цвета прячется страх перед дневными кошмарами, результатом копошения червяков у него в голове, покуда он шаркает меж двумя костылями по палате, чтобы ненадолго вылезти на солнечный свет. Никто не листает брошюру, раздумывая, что ему выбрать – малярию, или речную слепоту, или сонную болезнь, или, на худой конец, легкую изжогу.

Кстати, лучше бы этому старику заполучить речную слепоту: для нее есть прекрасное лекарство и оно поставляется в Африку бесплатно фармацевтическим гигантом Merck (общий доход 32 714 000 долларов). Там тоже нашли это снадобье не нарочно: просто нечаянно обнаружили, что препарат для избавления лошадей от глистов вылечивает еще и людей от речной слепоты. Merck тратит на исследования 6,3 процента от своего дохода – меньше, чем большинство ведущих производителей, и чуть больше трети того, что он тратит на маркетинг и управление.

В своем подавляющем большинстве фармацевтические изыскания направлены на создание лекарств типа «я тоже» (это изысканно-шутливый термин самих исследователей) – коммерчески усовершенствованные копии чужих бестселлеров, в основном для борьбы с последствиями западных излишеств и с выдуманными от скуки псевдоболезнями, в то время как три четверти мира со средней продолжительностью жизни меньше 50 лет кричат: «Мы тоже хотим!».