Поцелуй, Карло! - Адриана Трижиани (2017)

– Какие искры! – Счастье, что Пичи не умела читать мысли, иначе она прочла бы, что Калла Борелли как раз сейчас танцует в лобной доле его мозга в одних трусиках. Ники открыл газировку и протянул одну бутылку невесте, отпил из другой. – Никаких искр нет.

– И не надо. Мой отец однажды изменил маме, и это оставило шрам.

– На тебе или на ней?

– На обеих.

– Я тебе верен, Пичи. Верен тебе.

– У меня нет свидетельств обратного. Но не испытывай меня. Я не для того прошла такой долгий путь, чтобы ты взорвал нас, как динамит в канализационной трубе.

– Никаких взрывов, мне хватило их во Франции. Но я надеюсь, тебя утешает мысль, что твои отец и мать с достоинством решили свою проблему.

– Почти. До суда дело не дошло, но…

Ники расстегнул воротник, чувствуя, что воздух отчего-то не выходит из трахеи.

– До суда?..

– Мама, может, и выглядит скромницей…

Ники еще глотнул газировки. «Скромница» – последнее слово, которое он употребил бы в описании будущей тещи. На самом деле к любым определениям надо было приставить «не» – неделикатна, неподъемна, немилосердна. Сущий молот для забивания свай.

– Но стоит бросить моей мамочке вызов, – продолжала Пичи, – она сражается, как дикий аллигатор. Заляжет на глубине и, когда ты ее меньше всего ожидаешь, откроет пасть и слопает.

– Что это значит? – пискнул Ники.

– Она проведала, где живет папенькина пассия, и навестила ее. Когда та женщина открыла дверь, мама сняла туфлю и стала бить врагиню по голове.

– Господи помилуй…

– Та выжила.

– Спасибо Создателю.

Пичи пожала плечами:

– Зато чуть не осталась без глаза.

– Что?

– Каблук пришелся рядом с глазницей, но только сломал ей нос. Вернее, не совсем сломал, но мамуля хорошо приложила, так что той леди пришлось его вправлять. Даже полиция приезжала.

Ники вскочил:

– Твоя мама привлекалась?

– Голосовать она все еще может. – Пичи достала сэндвичи из пакета. – Итак, мораль сей истории такова…

– Не открывать дверь, когда твоя мама снимает обувь?

– Ты смешной. Нет. Мораль такая: не стой у нас на пути.

– Да я и не собираюсь.

Ники снова уселся.

– Слушай, а что, если устроить нашу свадьбу в Институте искусств? Кому нужны эти допотопные банкетные залы? Будем не как все. Обожаю этот фонтан, – защебетала Пичи.

– А знаешь, я видел оригинал в Риме.

– Правда?

– Во время войны. В самом конце. Это работы одного скульптора – Бернини. Но наш фонтан подарил городу Муссолини.

– И мы его оставили?

– Филли получил фонтан еще до войны, в двадцать восьмом. Подарок не виноват, что его преподнес фашист. Кроме того, это дар не от него лично, а от всех итальянцев. Он просто был тогда у власти.

– И мы должны были его принять. Мы ведь оттуда, это наш народ, – сказала Пичи задумчиво. – Жаль, что мы не можем провести медовый месяц в Италии.

– Мы же дом покупаем.

– И это прекрасно. Не могу же я жадничать. Атлантик-Сити тоже хорош для медового месяца.

– Как насчет Ниагарского водопада?

– Замерзнем до смерти, но если хочешь, то замерзнем вместе. Я умираю с голоду, – сказала Пичи, разворачивая свой сэндвич. – Да и ты, наверное, тоже. Весь день за рулем.

– А потом еще смена в театре.

– Так ты получил билет для меня бесплатно за помощь вечером?

– Не совсем.

– Они попросили тебя прийти еще?

Пичи уложила сыр, стекший по краям обратно на булку.

– Пичи, я там работаю уже три года.

– Что значит «работаю»?

– Это моя вторая работа, я служу у Борелли с тех пор, как вернулся с войны.

– Все это время?

– Пару вечеров в неделю. Иногда больше.

– А почему ты мне никогда не говорил об этом?

– Не знаю. Я в основном был суфлером. Не знал, как тебе это сказать. Я подсказываю актерам реплики из будки, когда они их забывают. Мне казалось, что я не смогу объяснить.