Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

— Повсюду берут от ста до трехсот тысяч сестерциев. И даже больше, если товар особенно хорош.

— Фью! — присвистнул Мамерк. — Катону-цензору это не показалось бы забавным!

— Катон-цензор был занудным старым скупердяем, — отрезал Дуроний, — даже в его время хороший педагог стоил гораздо больше, чем несчастные шесть тысяч.

— Но я покупаю наставника для трех его прямых наследников!

— Так ты берешь или нет? — спросил Дуроний со скучающим видом.

Мамерк подавил вздох. Присмотр за этими шестью детьми оказался довольно дорогим делом!

— О, разумеется, возьму. Когда я смогу посмотреть на кандидатов?

— Как только я соберу всех готовых на продажу рабов со всего Рима, я пошлю их по кругу к твоему дому с утра. Какая твоя самая высокая цена?

— Откуда я знаю? Как насчет лишней сотни тысяч сестерциев? — воскликнул Мамерк, подняв кверху руки. — Делай, что хочешь, Дуроний. Но если ты подсунешь мне болвана или сумасшедшего, я с превеликим удовольствием кастрирую тебя.

Он не сообщил Дуронию, что намерен дать свободу человеку, которого купит, — это только повысило бы запрашиваемую цену.

Педагога следовало освободить частным образом и зачислить в клиенты Мамерка. Это означало, что он не сможет так легко оставить свою профессию, как если бы он оставался рабом. Клиент-вольноотпущенник принадлежал его бывшему хозяину.

В конце концов был найден подходящий человек — и он, разумеется, оказался самым дорогим. Дуроний знал свое дело. Принимая во внимание то, что в доме намеревались жить две взрослые женщины при отсутствии pater familias, который присматривал бы за ними, наставник должен был обладать моральной чистоплотностью, будучи одновременно любезным, понимающим человеком.

Подходящего кандидата звали Сарпедоном, и родом он был из Ликии, с юга римской провинции Азия. Как и большинство людей его профессии, он добровольно продался в рабство, считая, что спокойная сытая старость будет ему обеспечена, если он проведет годы зрелости на службе у богатых и знатных римлян. В конечном счете он или получит свободу, или за ним будет надлежащий уход.

Поэтому педагог отправился в Смирну, в одну из контор Луция Дурония Постумия, куда и был принят. Его продавали впервые, и ему предстояло поступить на первое место службы. В свои двадцать пять лет он был исключительно хорошо начитан как по-гречески, так и по-латински; он разговаривал по-гречески на чистейшем аттическом диалекте, а слушая его латинскую речь, можно было подумать, что он настоящий римлянин. Но не эти качества оказались решающими в вопросе о его пригодности. Сарпедон получил должность, потому что был потрясающе безобразен: низенький, ростом по грудь Мамерку, худой до истощенности и покрытый шрамами от ожогов, полученных в детстве. Голос его, правда, был красив, и на изуродованном лице сияли добротой прекрасные глаза. Когда Сарпедону сообщили, что он немедленно получит свободу и что его имя с этих пор будет Мамерк Эмилий Сарпедон, он счел себя счастливейшим из людей. Его жалование должно быть достаточно высоким, и ему предстояло получить римское гражданство. В один прекрасный день он сможет вернуться в свой родной город Ксант и жить там, как настоящий вельможа.

— Это дорогое занятие, — сказал Мамерк, бросая свиток на стол Скавра. — И я предупреждаю тебя как душеприказчика со стороны Сервилия Цепиона, что ты не должен пренебрегать тем, что мы оба являемся душеприказчиками Друза. Вот счет. Я предлагаю расходы по нему разделить поровну между двумя хозяйствами.

Скавр взял свиток и развернул его.

— Наставник… Четыреста тысяч?

— Пойди и скажи об этом Дуронию! — огрызнулся Мамерк. — Я сделал все так, как ты хотел! Две благородные римские женщины будут жить в доме, где их добродетель должна быть обеспечена, поэтому там не должно быть наставников с привлекательной внешностью. Новый педагог отталкивающе безобразен.