Все по местам - Сесил Форестер (1937)

Но для Хорнблауэра – и для леди Барбары – в Атлантике все было не так, как в Тихом океане. Хорнблауэр испытывал напряжение, которого не чувствовал прежде. Быть может, обогнув мыс Горн, он осознал, что даже самое долгое путешествие когда-нибудь приходит к концу, и три с лишним тысячи миль, отделяющие их от Портсмута, не бесконечны. В Тихом океане общество леди Барбары его успокаивало. В Атлантическом океане он чувствовал растущее беспокойство, подобно барометру, чья стрелка быстро падает в разгар вест-индского штиля.

По какой-то причине – может быть потому, что думал об Англии – он все чаще представлял себе Марию. Вот Мария, коротенькая и расплывшаяся, с любимой черной шелковой парасолькой, или Мария во фланелевой рубашке и папильотках; Мария бранится с квартирной хозяйкой; Мария на борту его корабля в Портсмуте, пренебрежение к простым морякам явно написано на ее лице. Предательством было думать о Марии так: ему следовало бы вспомнить ее той лихорадочной ночью в Саутси, когда она, удерживая трясущиеся губы, опухшими от слез глазами смотрела на маленького Горацио, умиравшего у нее на руках от оспы, а маленькая Мария, мертвая, лежала в соседней комнате.

– Кхе-хм, – резко сказал Хорнблауэр и беспокойно заерзал.

Леди Барбара посмотрела на его освещенное лунным светом лицо и увидела одинокое, тоскливое выражение которого так страшилась.

– Не могли бы вы сказать мне, в чем дело, капитан? – спросила она мягко.

Хорнблауэр несколько секунд молчал, потом помотал головой. Нет, сказать он не мог. Он и сам не знал. Несмотря на всю склонность к самоанализу, он даже себе признаться не смел, что сравнивает двух женщин: низенькую и коренастую с высокой и стройной, ту, у которой пухлые красные щеки с обладательницей классического профиля.

Хорнблауэр плохо спал в ту ночь, и утренняя его прогулка была посвящена необычным мыслям. Он не мог сосредоточиться на провианте и воде, на том, как занять команду, чтоб она не разболталась, на ветрах и курсе – на том, о чем думал каждое утро, чтобы днем предстать человеком быстрых решений. Временами он слишком страдал, чтобы думать осмысленно, прочее же время мозг его занимали предположения столь чудовищные, что они повергали его в ужас. Он думал о том, чтобы подступиться к леди Барбаре; в этом, по крайней мере, он мог себе признаться. Он безумно желал этого. Грудь его ныла от страстного томления.

Ужаснее всего было подозрение, что леди Барбара его не отвергнет. Это казалось немыслимым и в то же время возможным, как в страшном сне. Он мог бы даже положить горячую руку на ее холодную грудь – при этой мысли его передернуло от невыносимой муки. Он до боли желал обладать ею. Почти год он был заперт на «Лидии», а год неестественного воздержания порождает странные фантазии. Где-то, в темных тайниках его подсознания, шевелились фантазии еще более страшные: темные призраки насилия и убийства.

И даже сейчас, охваченный безумием, Хорнблауэр не мог отделаться от привычки просчитывать «за» и «против». Оскорбит ли он леди Барбару или соблазнит ее, в любом случае он играет с огнем. Семья Велели может одним махом стереть его в порошок. Им ничего не стоит отстранить его от командования, а при достаточном желании – отыскать в его действиях за последний год повод для трибунала. Трибунал под давлением Велели запросто лишит его чинов и оставит бедняком, живущим на помощь прихода. Это – худшее, что может случиться (исключая разве что дуэль с фатальным для него исходом), но и лучшее не намного привлекательнее. Допустим, Велели переживут, что их сестру соблазнили. Допустим, поставленные перед фактом, они решат загладить скандал. Нет, это тоже немыслимо. Он должен будет добиться от Марии развода, а для этого нужен парламентский акт и пять тысяч фунтов.