Черный лебедь - Рафаэль Сабатини (1928, 1932, 1939)

– Господь да ниспошлет мне терпение. Я не допущу, чтобы на меня повышали голос в моем собственном доме.

– Нет-нет, – поддержал ее кардинал. – Это непристойно. Весьма непристойно, Рейнальдо. Вы должны считаться с Аурелией.

– Я думаю о нашей чести! – огрызнулся разъяренный Рейнальдо.

– Стало быть, и о моей, наверное, – вмешался Просперо. – Удивляюсь только, почему вы находите нужным это делать.

У дяди перехватило дух.

– За свое бесстыдство, – ответил он, когда снова пришел в себя, – вы заслуживаете короны наглецов.

– Стыд, – пробормотал Аннибале.

– Скажи уж, бесстыдство, – поправил его Таддео.

– Говорите все, что вам угодно, – промолвил Просперо. – Меня это не трогает. Я считаю, что никто из вас не имеет права диктовать мне линию поведения.

– Мы не диктуем, – сказал Рейнальдо. – Мы судим.

– Нет-нет, – не согласился кардинал. – Судить – не наше дело.

– Может быть, не ваше… – начал Рейнальдо, но кардинал перебил его:

– Скорее уж мое, благодаря моей должности, чем ваше. Но я менее самонадеян. Я не присваиваю себе промысел Божий. Вы можете осуждать, но не богохульствуйте, Рейнальдо, разыгрывая из себя судию, у вас нет на это права.

– Уткнитесь в свой молитвенник, вы! Не суйте нос в дела, в которых ничего не смыслите. Говорите, я не имею права? Разве я не имею права на защиту приличий, чести, долга по отношению к нашему имени? Позор Просперо падет на каждого из Адорно.

– Тем не менее вы не стесняетесь извлекать из него выгоду, – насмешливо бросил ему Просперо.

Рейнальдо и оба его сына взревели в один голос. Успевший прийти в ярость Просперо расхохотался в ответ на эту вспышку.

– Разве вы не бедствовали в ссылке, каждый из вас; разве у вас хватало смелости сунуться в Геную или потребовать своего признания, пока шесть месяцев назад мое примирение с Дориа не сделало недействительным приговор к изгнанию и не позволило вам вернуться назад? Я полагаю, вы знали об условиях. Или могли догадаться. Разве честь, приличия или долг перед нашим родом, о которых вы тут болтаете, помешали вашему возвращению сюда, когда отмщение еще не наступило? Не помешали, судя по тому, с какой поспешностью вы вернулись назад, к спокойствию и достатку. И вы еще осмеливаетесь с презрением осуждать поступок, благодаря которому это стало возможным?

Плотно сжатые губы прелата скривились в усмешке. Прикрыв глаза, он сложил руки на груди.

– Подумайте об этом, мой добродетельный самонадеянный брат, – кротко пробормотал он. – Поразмыслите об этом.

Но Рейнальдо не обратил никакого внимания на его слова. Его выпученные глаза уставились на Просперо. В них отражались изумление и ужас. Затем он перевел взгляд на своих нахохлившихся сыновей.

– Этот человек – сумасшедший, – провозгласил он.

– Нет, он не сумасшедший, – возразил Таддео. – Вы думаете, он искренен? Он достаточно хитер, чтобы спрятаться за доводы подобного рода. – Он двинулся к Просперо, и тон его голоса повышался по мере того, как нарастала злость. – Разве мы знали, что за отмену приговора об изгнании нужно заплатить таким позором?

– А разве нет? Значит, вам не хватило любознательности. Но теперь вы все знаете. И что вы будете делать? Перестанете пожинать плоды? Снова станете бездомными скитальцами или будете есть хлеб, который дает вам мое предательство? А может, исполните свой долг каким-нибудь более героическим образом? До тех пор пока вы пользуетесь плодами моего соглашения, забудьте о вдруг накатившем на вас презрении. Помните, что стоящий на страже у калитки во время грабежа фруктового сада – такой же вор, как и тот, кто отрясает деревья.

Все трое с безмолвной ненавистью смотрели на Просперо. Кардинал исподлобья мгновение полюбовался их замешательством.

– Похоже, вы получили ответ, – проговорил он, заставив родственников очнуться.

Рейнальдо протянул руку за шляпой, брошенной на стол, и посмотрел на сыновей.