Корабль мертвых - Бруно Травен (1926)

Кочегар лежит под вентилятором, и я начинаю разминать ему руки. Постепенно он приходит в сознание. В то время как мы его поднимаем, сажаем на угольную кучу и подвигаем в угол, чтобы он мог опереться, входит второй инженер:

– Что этот тут у вас, черти чумазые? – кричит он. – За что вам платят, собственно говоря, когда вы то и дело сидите по углам?

Станислав или я или мы оба могли бы сказать: «Кочегар был…»

Но обоих нас охватило одно и то же чувство.

Одновременно, не говоря ни слова, мы оба нагнулись, взяли в руки по увесистому куску угля и в ту же секунду запустили ими в его шишковатую башку.

Он отскочил, закрыв руками голову. Станислав пробежал за ним несколько шагов, крича ему вслед:

– Жаба ты ядовитая, попробуй только вычесть у нас из жалованья хоть час прогула, и я в следующий рейс брошу тебя в топку. Можешь плюнуть мне в лицо, если я не суну тебя под котел, бестия ты этакая!

Бестия не донес об этом инциденте шкиперу. Впрочем, это было нам совершенно безразлично. Мы с восторгом пошли бы в тюрьму. И не вычел у нас ни пенса штрафа. И пока мы чистили котлы, он не подходил к нам близко. С этого дня он обращался с нами, как с сырыми яйцами, и даже превзошел своими дипломатическими способностями первого инженера. Кусок угля, молот или кочерга могут совершить чудеса, если применить их вовремя и к месту.

Когда котел был вычищен, нам дали два стакана рому и аванс. Мы отправились в город и по дороге все время осматривались. Нам все казалось, что мы неожиданно кого-нибудь встретим. Я мог бы удрать на французском корабле, ушедшем в Барселону. Но я не хотел дарить шкиперу свои четыре месяца жалованья. Неужели же я должен был даром отдать им все эти четыре месяца? И я оставил мысль о французском корабле. Станислав мог улизнуть на норвежском, шедшем в Мальту. Но у него была та же причина – жалованье. Ему следовало гораздо больше, чем мне.

Так мы шатались по гавани, Станислав отправился на норвежский корабль, а я пошел бродить один.

XLII

Далеко на якоре стояла «Эмпресс» – королева Мадагаскара, английский корабль в девять тысяч тонн, а может быть, и больше. Это было отличное судно. Хорошо бы выйти на некоторое время из гроба и совершить на нем прогулку. Очаровательное суденышко. Чистенькое, словно все покрытое лаком. Даже золото еще не стерлось на нем. Новенькое, – должно быть, только что из дока. Но тут нет никаких шансов устроиться, должно быть, тут нет ни единого свободного местечка, на этой чванной девчонке. Улыбается кокетливо в мою сторону, моргает своими накрашенными ресницами, стреляет своими подведенными глазками так, что любо глядеть. Не подойти ли мне ближе и не рассмотреть ли как следует это прелестное существо? Черт побери, если бы не это жалованье, я, честное слово, постучался бы туда. Но как бросить жалованье? И как бы мне доконать второго инженера, чтобы он меня вышиб? Не подпустить ли мне немного большевистской агитации? Но они плюют на это. Агитируй, сколько хочешь, – все равно тебе не уйти. А если слишком допечешь, он стянет у тебя жалованье за две недели. И выйдет, что ты работал даром.

Если королева уйдет раньше «Иорикки» и мне удастся туда устроиться, я уйду с ней. Но где меня скинет «Эмпресс»? В Англию она не может меня увезти, там она от меня не избавится, а в один прекрасный день она ведь захочет от меня отвязаться. Но где? Отдаст ли она меня на другой корабль смерти, где-нибудь по пути, или оставит в первой попавшейся гавани, в которой найдется сарай?

Но за спрос ведь не платят.

– Алло!

– Hallo! What is it?[9] – Тот, кто кричит мне это, так же элегантен, как и сама «Эмпресс».

– Arn't a chance for a fireman, chap?[10] – кричу я ему наверх. – Бумаги? Нет, сэр.

– Sorry.[11] – В таком случае нам не о чем разговаривать.