Коммодор Хорнблауэр - Сесил Форестер (1945)

— Генерал Дибич, полковник фон Клаузевиц — коммодор сэр Хорнблауэр.

Дибич был поляком, Клаузевиц немцем — прусским перебежчиком, о котором Хорнблауэр ранее слышал, как об умном офицере, решившем, что подлинный патриотизм состоит в том, чтобы сражаться с Бонапартом, вне зависимости от того, на чьей стороне в настоящий момент сражается Пруссия. Они докладывали по-французски. При восходе луны противник попытался внезапно атаковать деревню, но получил кровавый отпор. Были взяты пленные; некоторые из них были захвачены в домах на окраине, отрезанные от своих главных сил контратакой обороняющихся, другие же пленные из различных частей попали в руки к русским в разных местах на подступах к Даугавгриве.

— Их как раз допросили, сэр, — добавил Дибич. Хорнблауэр вдруг почувствовал, что пленным, которых допрашивают в штабе генерала Дибича, приходится нелегко.

— И сведения весьма интересны, — добавил Клаузевиц, разворачивая лист с пометками. Каждого из пленных спрашивали о том, из какого он батальона, сколько человек было в нем, сколько батальонов в полку, какой бригаде, дивизии и армейскому корпусу они принадлежат. Теперь Клаузевиц мог полностью воссоздать организацию французской части атакующих сил и довольно точно оценить их численность.

— Мы уже знаем силы прусского корпуса, — заметил Эссен и на минуту воцарилась неловкое молчание; каждый избегал встречаться глазами со взглядом Клаузевица, поскольку именно он принес эту информацию.

— До рассвета остается только с полчаса, сэр, — вмешался Дибич, проявляя больше такта, нежели того можно было ожидать от человека с его внешностью, — вы подниметесь под купол, чтобы осмотреть позицию?

Пока они поднялись по крутым каменным ступеням, высеченным в толще древних церковных стен и вышли на открытую галерею, окружающую купол, небо стало еще светлее. Теперь вся плоская болотистая равнина лежала перед ними как на ладони: овраги и небольшие озера, маленькая речка Митау, текущая откуда-то издалека и пересекающая деревню почти под самой церковью, чтобы затеряться в дальнем уголке, где Двина впадает в бухту. Cверху была четко видна линия брустверов и куртин, оставленных гарнизоном, чтобы сосредоточить силы на обороне левого берега Двины, а за ними можно было разглядеть и жалкое подобие апрошей — это было все, что атакующие успели соорудить до последнего времени. Дымки тысяч солдатских костров плыл над землей.

— По-моему, сэр, — почтительно произнес Клаузевиц, — если противник решится перейти к регулярной осаде, он начнет именно в этом пункте. Он проложит первую линию своих траншей именно здесь — между рекой и вон той сосновой рощей и пойдет апрошами вперед, к деревне, установив батареи вон на том холме. Можно ожидать, что недели через три он сможет передвинуть свои батареи почти к самому гласису и тогда решится на общий штурм.

— Возможно, — буркнул Эссен.

Хорнблауэр просто не мог представить, чтобы наполеоновская армию в 60 000 человек, которая форсированным маршем движется к Петербургу, решилась бы целых три недели вести осадные работы против всего лишь передового укрепления, не попробовав вначале решить дело каким-нибудь рискованным экспромтом, вроде неожиданной атаки прошлой ночью. Он попросил у одного из штабных офицеров подзорную трубу и погрузился в изучение путаницы лежащих перед ним рек, ручейков и обширных болот. Затем, пройдя вдоль галереи, он долго рассматривал панораму Риги, с ее островерхими крышами и шпилями, раскинувшейся над широкой рекой. И лишь взглянув вдаль по направлению фарватера, он смог рассмотреть мачты кораблей своей эскадры, которые раскачивались на якорях там, где река впадала в залив. Крошечные пятнышки кораблей — столь ничтожные на фоне окружающего пейзажа и такие важные для истории и судеб мира…

Глава 19