Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Кормак Маккарти (2013)

— Она наклонилась, поцеловала его и отступила, и тут вперед выступил архатрон с мечом{62}, взялся за него двумя руками, воздел над головой и одним ударом отделил путешественнику голову от тела.

— Надо полагать, это конец уже?

— Вовсе нет.

— А, вы мне пытаетесь втереть, будто человеку отчекрыжили башку, а он выжил.

— Да. От своего сна он очнулся и сел, дрожа от холода и страха. В безлюдье, все на том же пресловутом перевале. Среди тех же пресловутых гор. В том же пресловутом мире.

— А вы?

Рассказчик грустно улыбнулся, с видом человека, которому вспомнилось детство.

— В таких снах, кроме всего прочего, проявляется сущность мира, — сказал он. — Проснувшись, мы припоминаем события, происходившие во сне, а вот сюжетная цепочка ускользает, ее вспомнить трудно. И все же именно в сюжете заключается жизнь сна, тогда как сами по себе события частенько бывают взаимозаменяемы. События же в мире яви, наоборот, нам навязаны, а сюжет, повествование — это трудноопределимая ось, на которую их приходится нанизывать. И мы волей-неволей вынуждены взвешивать, сортировать события, располагая их в определенном порядке. Не кто иной, как мы сами, слагаем из них историю, которая и есть мы. Каждый человек — это бард, певец собственной экзистенции. Посредством этого он встроен в мир. Это же становится одновременно и наказанием, и наградой — за бегство из сна, который мир видит об этом человеке. Едем дальше. Я, должно быть, проснулся тогда и сам, но по мере приближения мира яви путешественник на своем камне начал меркнуть, а я не хотел еще с ним расставаться, и тогда я позвал его.

— У него было какое-то имя?

— Нет. Имени не было.

— Как же вы его позвали?

— Я просто попросил его не уходить, он послушался, и я продолжал спать дальше, а путешественник повернулся ко мне и в ожидании замер.

— Он, надо полагать, здорово удивился, увидев вас.

— Хороший вопрос. Он вроде бы действительно удивился, хотя даже наистраннейшие вещи в сновидениях частенько совсем не удивляют, так что появление самых невероятных химер нам кажется совершенно обыденным. Присущая нашему бодрственному сознанию жажда менять мир так, чтобы он становился нам все более удобен, порождает всякого рода парадоксы и сложности. Все, во что мы лезем со своей опекой, начинает бурлить в смятении. Зато во снах мы оказываемся в стране великой демократии возможного, и вот там-то мы настоящие, правильные пилигримы. Туда мы отправляемся наудачу, чтобы встретить там то, что положено встретить.

— У меня есть еще вопрос.

— Вы хотите знать, знал ли путешественник, что он все это видит во сне. Если, конечно, это и впрямь был сон.

— Вы, кстати, говорили, что эту историю уже рассказывали прежде.

— Рассказывал.

— И каков же ответ?

— Вам он может не понравиться.

— Это не должно вас останавливать.

— Он задал мне тот же самый вопрос.

— Он хотел знать, сон ли это?

— Да.

— А что именно он сказал?

— Он спросил меня, видел ли я этих — ну…

— Этих людей в странных одеяниях, со свечками и так далее?

— Да.

— И…

— Ну… Таки да. Конечно.

— И вы это ему сказали.

— Я сказал ему правду.

— Но можно ж было и соврать, не так ли?

— Это зачем еще?

— Ну, если, услышав правду, он подумает, что его сон был явью…

— Очень хорошо. Вы понимаете, в чем загвоздка.

Билли наклонился в сторону, сплюнул. Устремил долгий взгляд вдаль, на север.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — Мне тут особо-то рассиживаться некогда.

— Вас кто-нибудь ждет?

— Надеюсь. Мне кое с кем очень хотелось бы свидеться.

— Короче, ему хотелось взять меня в свидетели. Но во снах не бывает свидетелей. Во сне говоришь сам за себя, и точка.

— Понятно, это же сон. Вы его выдумали, увидели во сне. А значит, можете заставить его делать все, что вам вздумается.