Ярость - Уилбур Смит (1987)

– Я рад, что ты ничего не отрицаешь, дядя. Твоя вина доказана вне всяких сомнений. Своими действиями ты лишил себя всякого права на роль вождя. Только у Нельсона Манделы достаточно величия для этой роли. Однако, дядя, революция нуждается в мучениках.

Из кармана пиджака Рейли Табака достал что-то завернутое в белую тряпку и положил на стол. Медленно развернул сверток, не касаясь его содержимого.

Оба смотрели на револьвер.

– Это полицейский пистолет. Несколько часов назад его украли из местного арсенала полиции. Его серийный номер по-прежнему в полицейском регистре. Он заряжен стандартными полицейскими патронами.

Рейли обернул тканью рукоять пистолета.

– На нем еще сохранились отпечатки полицейских, – пояснил он.

С пистолетом в руке он обошел стол, остановился за стулом Мозеса Гамы и прижал ствол к его шее. Снаружи послышалось пение.

– Боже, спаси Африку, – повторил Рейли слова песни. – Тебе повезло, дядя. У тебя есть возможность искупить свою вину. Ты отправляешься туда, где никто не сможет тебя тронуть, а твое имя будет жить вечно, чистое и незапятнанное. «Великий мученик Африки, который умер за свой народ».

Мозес Гама не шевелился и молчал. Рейли тихо продолжил:

– Людям сказали, что ты здесь. Сотни их собрались снаружи. Они станут свидетелями твоего величия. Твое имя будет жить вечно.

И тут сквозь пение послышались звуки полицейских сирен, их вой приближался.

– Жестокой фашистской полиции донесли, где тебя искать, – тихо сказал Рейли.

Звуки сирен стали громче, послышался рев двигателей, скрип тормозов, хлопанье дверец «лендроверов», приказы, шаги полицейских и грохот входной двери, разбитой молотом.

Когда бригадир Лотар Деларей повел своих людей в дом, Рейли Табака тихо сказал:

– Иди с миром, дядя, – и выстрелил Мозесу Гаме в затылок.

Тяжелая пуля бросила Мозеса вперед, разбив голову; он ничком повалился на стол, мозг и осколки кости разлетелись по стене и по полу кухни.

Рейли бросил полицейский пистолет на стол и выскользнул на задний двор. Он присоединился к толпе снаружи, смешался с ней и вместе со всеми дождался, пока укрытое тело на носилках вынесут из дома. И тогда закричал чистым, звонким голосом:

– Полиция убила нашего вождя! Они убили Мозеса Гаму!

Крик подхватили сотни глоток, женщины заплакали и скорбно завыли. А Рейли Табака повернулся и исчез в темноте.

* * *

Слуга открыл перед Манфредом Делареем двери Вельтевредена.

– Хозяин ждет, – почтительно сказал он. – Прошу за мной.

Он провел Манфреда в оружейную и закрыл за ним створки двери из красного дерева. В каменном камине горело большое бревно, перед огнем стоял Шаса Кортни. Он был в смокинге с галстуком-бабочкой, новая черная повязка через глаз. Высокий, элегантный, с серебряными прядями на висках… но лицо его было безжалостно.

На стуле у стойки с ружьями сидела Сантэн Кортни. На ней тоже было вечернее платье из китайского шелкового бархата ее любимого оттенка желтого и ожерелье из великолепных желтых бриллиантов с шахты Х’ани. Руки и плечи были обнажены, в неярком свете кожа казалась безупречно гладкой, как у девушки.

– Белый Меч, – негромко произнес Шаса.

–

Ja, – кивнул Манфред. – Но это было давно – на другой войне.

– Вы убили невинного человека. Благородного старика.

– Пуля предназначалась другому – предателю, африкандеру, отдавшему свой народ в ярмо англичан.

– Вы были тогда террористом, как Гама и Мандела террористы сегодня. Почему ваше наказание должно быть иным?

– Наше дело было правое – и Бог был на нашей стороне, – ответил Манфред.

– Сколько невинных умерло за дело, которое другие называли «правым»? Сколько жестокостей совершено именем Бога?

– Вам меня не спровоцировать, – покачал головой Манфред. – То, что я делал, было справедливо и верно.