В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман (2005)

Я обратился к своему дневнику – небольшой, карманного формата, книжечке, углы которой уже обтерлись, а страницы покрылись пятнами от пота и дождя – и запечатлел происшествие.

Двое водителей вернулись с котелками, с которых капал мед. Мед послужил отличным дополнением к нашему вечернему пайку. Мы ели его с пайковым хлебом, радуясь перемене обычного рациона, состоявшего из консервированной печенки и кровяной колбасы. Мы запили хлеб и мед холодным чаем и стали готовиться к новому переходу, который должен был начаться на рассвете.

30 июля застало нас на бивуаке возле Михаиловки. В течение нескольких последних дней эскадрильи советских бомбардировщиков и штурмовиков совершали налеты на отдельные подразделения. Как оказалось, они не могли замедлить наше наступление. Пехотные роты и подразделения на конной тяге двигались всю ночь и покрыли 65 километров, достигнув Каргарлыка 31 июля. Был введен ночной пароль; ходили слухи о том, что в 7.00 следующего утра начнется длительное наступление на широком фронте. Летнюю ночь мы провели завернувшись в плащ-палатки; мы сидели сгорбившись в наших одиночных окопах, замаскированных травой.

Слухи подтвердились, и 1 августа, ровно в 7.00, мы начали энергично наступать на советские оборонительные укрепления возле Мировки. Перед нами лежало огромное открытое пространство, в поле нашего зрения простиралась степь, где почти не было возможности укрыться, кроме как на идущей под уклон площадке с небольшими лощинами, невидимыми неопытным взглядом. Это давало значительное преимущество русским, поскольку, находясь в обороне, они имели возможность надежно окопаться, а перед их укреплениями лежало свободно простреливающееся пространство. Мы заканчивали последние приготовления к тому, чтобы оставить наши позиции и начать движение по открытой степи.

Почти без труда мы притащили ПТО на позицию, расположенную на краю пшеничного поля, которое предоставляло широкий сектор обстрела. Обстрел велся в восточном направлении через колышущееся зеленое море с редкими островками заброшенных картофельных полей. Первые лучи солнца заплясали на колосьях украинской пшеницы, а сквозь утреннюю дымку мы разглядели очертания двух далеких деревень на горизонте. Мы сели на лафет и стали пить теплый кофе, стараясь заглушить в себе чувство «холодка». Все стремились казаться беспечными и говорили о вещах, не связанных с войной. За этими разговорами мы пытались скрыть волнение, которое явственно читалось на обожженных солнцем лицах. Ротные офицеры сбились в небольшую группу в нескольких десятках метров от нас. Они тихо переговаривались и смотрели на позиции противника, время от времени прикладывая к глазам полевые бинокли.

В 6.50 наша артиллерия открыла огонь. Тяжелые снаряды гудели над нами, направляясь к целям в расположении позиций противника. А пехота, неся на себе оружие, боеприпасы, аппаратуру связи, взрывчатку, начала наступать на широком фронте. Казалось, что все передвижения вплоть до мелочей подчиняются какому-то четкому плану. Поэтому сначала создавалось впечатление, что происходит не что иное, как очередные учения в Пфарркиршене или Дуто-Село.

Трофейный французский транспортер с грохотом подъехал к нашей позиции. Взяв на передок наше орудие, мы влезли на транспортер и поехали вперед, оставляя позади себя облако вздымавшейся пыли. Мы проехали мимо разведывательного бронеавтомобиля, подбитого накануне Пеллем; наши взгляды были прикованы к ужасной и все еще непривычной картине – наполовину сожженному трупу с голым торсом, который свешивался из люка.

Два взводных противотанковых орудия, покачиваясь, двигались вперед по холмистой местности, следуя за наступавшими по направлению к Каргарлыку по песчаной дороге частями. Уже вступили в бой пулеметы передовых пехотных подразделений; очереди «MT-34S»[2] явственно доносились до нас поверх колосьев пшеницы. Позади монотонно бухали минометы и артиллерия, а выстрелы стрелкового оружия, наоборот, звучали пронзительно.