Бесконечные дни - Себастьян Барри (2016)

Как в Миссури выкладывают покойников – любо-дорого поглядеть, не чета другим местам. Мы наших бедных солдат словно на свадьбу наряжаем, а не в гроб. Форма вычищена керосином, как при жизни они и не видывали. Лица чисто выбриты, будто бальзамировщик что-то личное имеет против усов. Кто при жизни знал рядового кавалерии Уотчорна, ни за что бы не признал его сейчас, без бакенбард на манер лорда Дандрири. И вообще, смерть делает из людей незнакомцев. Гробы, конечно, дешевенькие, но разве это главное. Поднимаешь тело в таком гробу, и дно провисает по-страшному. Дерево очень уж тонкое, скорей фанера, чем доска. Но покойники не возражают. Главное, чтобы нам было приятно на них посмотреть, хоть и в таких печальных обстоятельствах.

Это я рассказываю про самый конец моей первой военной кампании. Скорее всего, то был 1851 год. Пушок юности с меня уже постерся, и семнадцати лет, в Миссури, я записался добровольцем. Тогда брали всех, у кого руки-ноги целы. Даже одноглазого могли взять. Единственное место, где платили меньше самой скупой оплаты в Америке, была армия. И кормили там не пойми чем – сходишь до ветру после этой кормежки, и воняет просто жуть. Но тогда я и такому заработку рад был, потому что в Америке кто не работает хоть за гроши, тот голодает. Уж этот-то урок я усвоил. И мне уже до смерти надоело голодать.

Можете мне поверить: есть люди, которым по нраву солдатская жизнь, даже при скудном жалованьи. Во-первых, тебе дают коня. Пускай даже это кляча, замученная костным шпатом, пускай его мучают колики, пускай у него на шее зоб размером с глобус – но конь есть конь. Во-вторых, тебе дают форму. Пускай она не вершина портновского искусства, но все же это форма. Синяя, что твоя навозная муха.

Как на духу, в армии было славно. Мне стукнуло семнадцать или около того, точно не знаю. Не скажу, что в годы перед армией мне жилось легче. Но от всех этих танцев у меня мышцы наросли, и я стал этакий жилистый. Я худого не говорю про своих клиентов, наоборот. Бог свидетель, кто платит по доллару за танец, тот имеет право хорошенько пройтись по танцевальному залу и туда и сюда, и направо и налево.

Да, меня взяли в армию, и я этим горжусь. Благодарю Бога, что Джон Коул был моим первым другом в Америке, и в армии тоже, и последним, если уж на то пошло. Он был со мной на протяжении почти всей нашей чрезвычайно удивительной жизни на манер янки – отличной, куда ни посмотри. Он был всего лишь мальчишкой, как и я, но в шестнадцать лет уже выглядел мужчиной. Когда я его впервые увидел, ему было лет четырнадцать, совсем другой коленкор. То же сказал и владелец салуна. Время бежит, ребята, вы уже не дети. Смуглое лицо, темные глаза – индейские, как тогда говорили. Сверкают. Солдаты постарше во взводе говорили, что индейцы просто злые дети – злые мальчишки с пустыми лицами, готовые убить тебя на месте за просто так. Они говорили, что индейцев надо стереть с лица земли, что это наилучшая политика. Солдаты любят громкие слова. Наверно, так они храбрости набираются, сказал Джон Коул, понимающий человек.