Сикарио - Альберто Васкес-Фигероа (2016)

Как я вижу, сеньор, вы приехали сюда послушать историю моей жизни. Хотите, чтобы я рассказал про себя… Ну, что ж, так уж и быть. Никакой тайны из этого я не делаю.

Хотя, откровенно сказать, не очень понимаю, что может быть интересного в этом, в моей жизни, но раз уж вы нашли время добраться сюда, за столько километров от своего дома, чтобы послушать меня, то, вполне вероятно, у вас были на это причины достаточно веские. Не мне судить.

Хотелось бы начать, рассказав в какой день я родился, в каком месяце и в каком году, но ни про это, ни про место, где это произошло не имею ни малейшего понятия. Сам-то я о своём рождении, само собой разумеется, ничего не помню, но если это где-то и было отмечено, в чем я лично сомневаюсь, так только в памяти моей мамаши – единственного человека, имеющего более или менее ясное представление о том, где и когда всё это произошло.

А моя мамаша была шлюха.

Проститутка, пьяница, воровка и ко всему прочему, скорее всего, ещё и наркоманка. А то немногое, что приходит мне на ум, вспоминая её, так это – бутылки, катающиеся под ногами по полу, мужчины, с которыми она все время дралась, вонь от блевотины и оглушительный храп, что не давал мне сомкнуть глаз всю ночь.

Также помню, как однажды мы куда-то ехали долго-долго. Было это когда мне исполнилось толи два, толи три года, хотя я всегда подозревал, что это был не простой переезд, а бегство. Побег, наспех организованный, по причине того, что моя мамаша умудрилась обчистить одного из своих клиентов и намеревалась при помощи его денег начать «новую жизнь» подальше от своего городка.

Что меня совершенно никогда не волновало – это то, что мать моя была падшей женщиной, проституткой. И уж не знаю истинных мотивов почему она опустилась до такого состояния, но, если быть совсем откровенным, то думаю, что именно с того самого времени я начал испытывать глубокое отвращение по отношению к женщинам, которые, пользуясь слабостями тех, кто ищет лишь возможность провести с ними немного времени, разбавить, так сказать, одиночество и при этом не очень-то интересуется ценой, но, в конце концов, оказываются без гроша в кармане, с пустым кошельком или совсем без оного.

В городе, куда мы переехали, дела пошли нисколько не лучше, поскольку моей мамаше тех денег хватило ненадолго и внешние обстоятельства изменились лишь в том, что теперь клиенты были не старые знакомые, заходившие к нам «на огонек», а совершенно незнакомые типы, которых приходилось искать на улицах, где и без неё конкуренция была жестче жесткого, и, ко всему прочему, еще тот холод… жуткий холод, ужасный холод, что пронизывал до самых костей.

По этой ли причине, или по какой другой, но мать стала пить еще больше и все время прибывала в раздраженном состоянии, не упуская маломальской возможности влепить мне оплеуху посильнее или прижечь папироской руку, что по её уверениям было единственным способом успокоить меня хотя бы на несколько минут.

Жили мы в маленькой комнатенке, такой крохотной, что когда она занималась «делами» днем, то меня выставляли на улицу, но когда клиенты приходили к ней ночью, мне ничего не оставалось, кроме как прятаться под грудой одеял, лежать там тихо, не шевелясь, не издавая ни малейшего звука, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания и продолжалось это так долго, что иногда не выдерживал и мочился под себя.

Если кто-то из клиентов начинал подозревать неладное, то мамаша успокаивала его, объясняя, что под одеялами спит кот. Она считала, что мое присутствие может каким-нибудь образом смутить или расстроить клиентов и они уйдут, не заплатив.

Следует отметить, что мамаша была далеко не красавица.

Худющая настолько, что кожа еле-еле прикрывала кости, и поскольку все время шлялась немытая и нечесаная, то ей стоило большого труда затащить к себе в постель какого-нибудь пьянчужку и тем более ублажить настолько, чтобы потом не возникло ненужных разбирательств и опасных проблем.