Наследие Дракона - Дебора А. Вольф (2018)

Левиатус бросил внимательный взгляд на девушку, а затем обернулся к Хафсе Азейне, и его брови изогнулись с таким взрывоопасным выражением, что он стал болезненно напоминать отца.

– Неужели ты ничего ей не говорила? Зейна, как ты могла ей не сказать?

– Сын Ка Ату? – повторила Сулейма и добавила: – О чем она должна была мне рассказать?

Левиатус скрестил руки на груди, и молодые люди уставились на Хафсу.

Хафса Азейна сложила ладони на коленях, сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

– Он – твой отец.

– Что это значит? – Сулейма уставилась на Левиатуса с удивлением, которое читалось легче, чем священные книги. – Мой… но как… он ведь так молод.

– Не я. – Левиатус наклонился к ней и заключил ее руку в свои ладони. Продолжавшая пребывать в недоумении девушка не сопротивлялась. – А мой отец. Вернее, наш общий отец. Я – твой брат, Сулейма. – Он рассмеялся, немного задержав дыхание в ожидании, что она скажет в ответ.

– Мой брат?…

Наконец девушка обернулась к Хафсе Азейне.

– Сводный, – пояснила та. – У вас общий отец.

– Ка Ату – мой отец, – повторила Сулейма. Казалось, следы прожитых лет исчезли с ее лица. Она снова стала маленькой девочкой с круглыми глазами и открытым от изумления ртом. – Мой отец.

Левиатус поднес обе ладони девушки к своим губам. И нежно в формальном приветствии поцеловал кончики ее пальцев, глядя ей прямо в глаза. Сулейма пришла в себя и убрала руки. Затем несмело провела по его лицу, по скулам и волосам, таким же огненным, как и у нее.

– У меня есть отец, – прошептала она и расплакалась.

Жизнь – боль. И только смерть приходит без труда.

5

Любовь – это мечта, за которую стоит бороться.

Измай появился на свет под красным небом двух лун раньше, чем полагалось, и в то же время на шесть лет позже, чем следовало бы. Как робкий младший сын в семействе властных дам он, казалось, становился центром внимания только в тех случаях, когда о него спотыкалась какая-нибудь родственница женского пола.

Правда, частенько искусство и одновременно проклятие быть невидимкой играло ему на руку. К примеру, когда кто-нибудь оставлял без присмотра поднос со сладостями или когда младшим давали тяжелую работу по дому. Проходя по невысокому арочному тоннелю, ведущему к балконам нижних этажей, выходивших на Мадраж, и таща при этом целую зажаренную рыбину, фаршированную рисом и завернутую в фиговые листья, Измай внезапно подумал, что сейчас ему как раз представится счастливый случай.

В воздухе стоял такой густой аромат вина и пива, различных видов мяса и рыбной похлебки, что мальчику показалось, будто он может открыть рот и попробовать все это на вкус. Матери и мастера готовились к нынешнему пиру так же тщательно, как джа’акари к битве.

Словно своей едой они могут вернуть нам дни былой славы, – подумал Измай. – Должно быть, они полагают, что, набив нам животы, опять наполнят Мадраж жизнью. Конечно, сам он был бы не прочь съесть положенную порцию, раз уж им от этого станет легче.

Несмотря на то что присутствующих можно было пересчитать по пальцам, количественную нехватку в полной мере восполняла пестрота. Скромный, оттенка синего неба туар джа’сайани оттенял яркие шелка матерей, а за всеми присутствовавшими наблюдали джа’акари, чьи гордые головные уборы рассказывали всему миру об их подвигах. Измай покачал головой, когда увидел, сколь непрактичны были одежды чужеземцев. Края их тяжелых многослойных кафтанов волочились по песку, и лица прибывших блестели от пота. Непрошеные гости сидели, сбившись в кучку в дальнем конце Мадража, гнушаясь не только обществом, но и яствами их народа.